– Вы так спокойно говорите об этом, – потрясенно произнесла Виктория.

– Лыськова, – сочувственно сказал Алмаз, – подумай сама. Дело угасания или отсутствия одной из Великих Стихий – не человеческого уровня, божественного. И решить его могут только боги. А мы можем ждать. И держаться. В конце концов, – он грустно усмехнулся, – в каждом из нас достаточно силы, чтобы помочь государям удержать Туру в течение нескольких лет. А там, может, и выплывем.

В тишине огромной обсерватории все это звучало гулко и безнадежно.

– Вот что, – Старов задумался, – пусть Свидерский приходит ко мне завтра, часиков в пять. Расскажет о своих видениях. Черного Жреца мне вернуть не под силу, а вот возможная война беспокоит. Посмотрю, что там предвидение, а что – просто бессмысленные образы. Может, зря он вас пугает. А теперь, – маг взглянул на часы, – уходите.

– Щит восстановить? – спросил Мартин.

– Сам восстановлю, – пробурчал Алмаз. – Убирайся.

И им ничего не оставалось, как уйти.

– Ну? Я угодил тебе, моя прекрасная Виктория? – спросил барон, принимая у волшебницы плащ после того, как они вышли из Зеркала обратно в его спальню. – Выпьешь со мной вина?

– Спать пора, – отозвалась она, и Март понимающе усмехнулся. – Я пойду. И спасибо тебе, Мартин.

– Обращайся, – произнес он ей вслед. Взял недопитую бутылку пива, упал в кресло – да так и сидел, глядя на пожирающий дерево огонь, пока не задремал.

На юге Бермонта, в замке рода Ровент собрались главы кланов, приглашенные линдмором Ольреном Ровентом. Широкий, крепкий Ольрен держал речь. И его внимательно слушали. Виталисты уже срастили ему руку, сломанную в бою с Демьяном Бермонтом, вылечили ранение в ногу, хоть и хромал он немного. Но Ольрен продолжал оставаться главой одного из сильнейших кланов, и даже сейчас опасно было бы схватиться с ним в бою.

Ни слуги, ни женщины клана не имели доступа в этот зал, да никто бы и не посмел из любопытства или бесстыдства подслушать, о чем говорилось здесь под вой стучащего в окна ледяного горного ветра и треск поленьев в огромном очаге. Слишком скор был на расправу Ровент, и клан он держал в уважении и страхе.

– Братья, – говорил Ольрен, веско роняя слова, – пришла пора думать, как нам быть дальше. Король фактически мертв, хоть и удерживают его, по словам старейшин, на грани жизни и смерти. Но мы-то помним и знаем, что надежды поднять его нет. Кому мы давали клятвы? Живому и действующему королю, славному воину, который доказал свое превосходство и право на трон. Но не сумасшедшему, недееспособному, пораженному бешенством.

Он замолчал, внушительно глядя на сидящих за столом хмурых берманов и проверяя их реакцию.

– К чему ты клонишь, Ольрен? – зычно спросил один из линдморов, седоусый Теодор Бергстрем, который в свое время оспаривал решение короля жениться на женщине из другой страны.

– К тому, что страна наша оказалась в руках иноземки, братья, – веско проговорил Ровент. – Пока Бермонт не жив и не мертв, она будет править нами. И это может продолжаться годами, десятилетиями! Разве это дело?

– Она увела его от нас, – возразил еще один, Ньямал. – Мы все это видели. Мы могли быть уже мертвы.

– Или он мог быть мертв, – задумчиво, словно рассуждая вслух, проговорил Ольрен. – А если она и наняла этого Эклунда? И все это подстроено, чтобы захватить власть? Очень уж она резво защищала его; зачем он ей, больной и обездвиженный? Думаю я, что решила она так получить корону. И теперь будет править именем Бермонта.

– Да он ее подрал, Ольрен, – с досадой сказал линдмор. – Как не убил – непонятно. Женщина смелая, надо отдать ей дань. И против нас встала, не побоялась. Не пуля ли в ноге сейчас говорит за тебя?

– Видимо, надеялась, что муж не тронет, – невозмутимо пожал плечами Ольрен Ровент, не отвечая на укол. – Брачные путы должны были ее защитить. А вот что я скажу: семь лет назад род Рудлог свергли с трона, и много говорили о том, что принцессы – ведьмы. И точно ведь: кто из нас видел, чтобы берман так с женщиной носился? Слухи, что околдовала она его, ходят еще с ее приезда в Ренсинфорс на прошлое полнолуние. Неужто не настораживает вас, что Бермонт, всегда уважающий традицию, – и вдруг женился на чужестранке? Околдовала она его, точно вам говорю. И старейшин околдовала, раз так защищают ее вопреки нашей традиции.

Он сделал эффектную паузу и продолжил:

– Я чту Демьяна Бермонта как сильнейшего из нас, сына Хозяина лесов. Но мертвый король – не король. Он не примет решение, не защитит людей, не примет вызов. Неужто допустим над собой власть красной ведьмы? Даже если она понесла, хоть и мала была еще месяц назад, – что, будем ждать, пока поднимется медвежонок, заматереет, а она будет править как мать будущего короля? Да и станет ли он королем – кровь-то уже разбавлена, наполовину не наша кровь будет у наследника, если он вообще появится. Ты, Бергстрем, сможешь подчиняться женщине? Или ты, Ньямал? Нужно брать замок Бермонт, хоронить короля честь по чести, выдворять ведьму из страны и становиться перед Хозяином лесов на выбор короны.

– Наш первопредок поддерживает ее, – четко сказал Ньямал. – Я сам это видел, когда говорила она со старейшинами. Так же хорошо, как вижу сейчас тебя, Ровент.

– Если она ведьма, то наколдовать образ ничего не стоит, – отрезал Ольрен.

– Образ – да, – его оппонент вскочил, уперся ладонями в стол, – но я, Ньямал, говорю вам, что чувствовал силу Хозяина лесов. И все чувствовали. Скажи, что я лгу!

Он оскалился, и хозяин замка рявкнул в ответ. В зале стремительно накалялась атмосфера, и от предчувствия доброй драки мужчины застучали кулаками по столу, зарычали.

– Успокойся, Ньямал, – остановил его Бергстрем, и молодой линдмор неохотно опустился на стул. – Я верю тебе. Что скажешь, Ольрен?

– Скажу, что Ньямал молод и может ошибаться, – угрожающе отозвался глава клана Ровент, – и его ошибка будет дорого нам стоить, если мы примем власть иноземки.

– Народ Бермонта все равно не согласится видеть ее на троне, – с сомнением проговорил один из линдморов.

– Люди, – с презрением ответил Ольрен, – примут всё, если будет объяснение. Она молода, красива, печальна, если будет носить наследника – ее будут обожать. И торопиться надо, пока не придумали они, как объясниться с людьми. Надо опередить их. Нужно взять корону.

Названный Бергстремом вздохнул и встал. Поднялись еще с десяток берманов, и Ньямал в их числе. Стало тихо, и в тишине этой седоусый Теодор спросил:

– И, конечно, ты, Ольрен, думаешь, что корона будет твоей?

– Хозяин лесов решит, кто достоин, – дипломатично ответил Ровент. – Кто угодно из нас – и я поклонюсь выбору бога. Даже если господин наш повелит победителю взять красную ведьму в жены – я приму и это, клянусь.