Если бы я могла сама выбирать свою судьбу, я предпочла бы сражаться за Вайдекр так, как сражались мои предки: с открытым забралом и не на жизнь, а на смерть. Но теперь мы принадлежим к цивилизованным людям, и единственный шанс, оставшийся для меня, — это стать необходимой сквайру: либо в поле, как было с моим папой, либо, как в случае с Гарри, — и в поле, и в конторе, и в постели.

Но моему сыну и моей дочери не придется лгать и интриговать или продавать свое тело, чтобы получить право на землю. Они получат ее законным путем, подтвержденным актом парламента. При этой мысли удовлетворенная улыбка скользнула по моим губам и спряталась в уголках глаз.

Письмо из Лондона достаточно ясно обрисовало ситуацию. Процесс потребует примерно таких издержек, как мы и ожидали; утверждать его будут в палате лордов. В первую очередь мы должны компенсировать утраченное наследство Чарлзу Лейси. В настоящий момент его надежды не были очень высоки, поскольку слухи о том, что Селия бесплодна, еще не просочились за стены Вайдекра, но по действиям, предпринимаемым Гарри, он может обо всем догадаться. В этом случае он, вероятно, запросит около сотни тысяч фунтов, и, пока мы не удовлетворим эти требования, майорат не сможет быть выкуплен.

— Не думаю, что нам под силу собрать такую сумму, — задумчиво сказал Гарри, продолжая держать письмо. — По крайней мере, не заложив Вайдекр. И нам никогда не удастся выкроить ее из наших доходов.

— На это пойдут деньги Мак-Эндрю, — твердо произнесла я. — А судебные издержки мы сможем оплатить, если заложим некоторое количество земли. При разумном управлении мы выплатим долги лет через десять — двадцать, как раз к совершеннолетию детей.

— Да, но вряд ли старый Мак-Эндрю согласится купить для своего внука Вайдекр такой ценой, — возразил Гарри. — К тому же он примерно год назад выплатил такую же сумму своему сыну.

— Я как раз и думаю об этих деньгах, — медленно сказала я. — Если мы получим полномочия, мы сможем распорядиться ими как пожелаем.

— На каком основании? — поинтересовался Гарри, подходя к окну.

В саду все еще цвели астры, и их царственный аромат, смешиваясь с острым запахом хризантем, поднимался к моему окну.

— Потому что он пьет, — жестко ответила я. — Над ним можно учредить опеку.

Гарри даже отпрянул, будто его укусила оса.

— Опеку! — задохнулся он. — Беатрис, ты сошла с ума! Я знаю, что Джон пьет, и пьет каждый день. Но он не показывает этого. Он вполне здоров.

— Думаю, что он будет пить еще больше. — Я подавила мгновенно возникшее чувство сожаления. — А если он будет пить больше, то либо станет недееспособным, — в таком случае ты сможешь взять над ним опеку, — либо он вообще сопьется до смерти, в таком случае я получу после него наследство. Так или иначе, но эти деньги будут наши.

— Да-а, но, Беатрис… — Гарри вернулся в комнату, его лицо стало серьезным. — Если дело обстоит так, то это трагедия. Джон — еще молодой человек, у него впереди вся жизнь. Он поправится, вы еще сможете быть счастливы вместе, и тогда он с удовольствием вложит свои деньги в это предприятие. Я знаю, что сейчас ты сердита на него, но он еще может стать прежним доктором Мак-Эндрю.

Я подарила Гарри грустную, почти ангельскую улыбку.

— Я молюсь об этом каждую ночь, — выдавила я из себя. — Я надеюсь и верю всей душой, что тучи над моим мужем рассеются. Но если этого не случится, то я должна буду нести ответственность за будущее моего сына.

Гарри с облегчением улыбнулся.

— Я уверен в этом, моя дорогая, — сказал он. — Я знаю, как ты заботишься о Джулии и Ричарде. Скажи, что ты не всерьез думаешь об опеке над Джоном.

— Конечно нет. — И я поспешила перевести разговор в более спокойное русло.

Но оставалась еще Селия. Она гуляла с Джулией в розовом саду, когда Джон увидел их и вышел им навстречу из беседки. Перехваченные ленточками башмачки Джулии все время стремились шагать самостоятельно; особенно она любила, придерживаясь за руки взрослых, быстро топать, постоянно при этом меняя направление и то и дело плюхаясь на толстенький задик.

Из моего окна я хорошо видела их обеих и слышала чистый голос Селии.

— Вы не думаете, что Джулия слишком рано начала ходить? — спросила она у Джона, на минутку выпрямляясь и держась обеими руками за поясницу.

— Нет, — ответил Джон.

— Если бы мы продолжали ее пеленать, то, думаю, она не начала бы ходить до двух или трех лет, — с легкой гордостью предположила Селия.

— Ребенок — это все равно что маленький зверек, — заметил Джон, — дети сами знают, что для них лучше. Если они с самого рождения могут свободно управляться со своими ручками и ножками, то они и ходить начинают раньше.

— А ее ножкам не больно, как вы думаете? — тревожно спросила Селия.

Джон повернулся и мягко улыбнулся Селии.

— Конечно нет, — уверенно произнес он. — Она скоро начнет проворно бегать.

— Так хорошо, что вы вышли из дому в такой чудесный день, — приветливо сказала Селия. — И так приятно, что можно расспросить вас о Джулии. Вы скоро начнете опять практиковать, правда, Джон? После тех ужасных событий прошло уже больше трех месяцев.

Тень пробежала по его лицу, и он опять взглянул на Селию.

— Едва ли, — тихо ответил он. — Боюсь, что я никогда больше не буду практиковать. Моя репутация погибла, я лишился дела, которое было мне очень дорого. Вайдекр поглотит всех нас, рано или поздно.

Я замерла, стоя у окна. Если беседа примет более разоблачительный характер, я всегда смогу выйти и прервать ее. Я не позволю Джону никаких намеков и откровений с Селией. Каждый из них в отдельности знает слишком много. Они не должны сложить из этого одну картину.

— Вы должны перестать пить, — нежно и убедительно сказала Селия. — Вы же знаете, как это вредно для вас и как несчастна из-за этого дорогая Беатрис. Вы постараетесь бросить это, правда, Джон?

Джон выпрямился и задумчиво коснулся золотой головки хризантемы.

— Я попытаюсь, — неопределенно ответил он. — Эти прошедшие месяцы похожи на какую-то фантасмагорию, а не на реальность. Иногда мне кажется, что вот сейчас я проснусь в кровати рядом с Беатрис, ожидающей нашего ребенка, и этого кошмара не будет: ни моего отсутствия, ни рождения ребенка, ни смерти вашей свекрови. Когда я пью, я начинаю верить, что все это сон, что моя жизнь течет так же счастливо, как несколько месяцев назад.

Селия — какой отвратительный флирт! — положила свою руку поверх руки Джона:

— Вы должны перестать пить. Вы попытаетесь, хорошо, Джон?

И мой разбитый пьянством муж взял ее руку и поцеловал.

— Я попробую, — пообещал он.

Теперь я окончательно убедилась, что он в моих руках.

Он был в моих руках, как прирученный жеребенок, потому что он был почти влюблен в Селию и ее ребенка. Преданный и напуганный мною, он склонялся к Селии, как к подножию статуи Невинности. Любовь Селии к ребенку, ее доброта и тепло — все это удерживало Джона от мыслей о смерти. И он бежал из моего мира в мир яркого пламени ее чистоты.