Александр Прохоров рассказывал следующее: «После того как погиб мой брат, Лена очень изменилась. Она стала задумчивой, раздражительной, хотя раньше всегда отличалась хорошим характером. Мы никогда не ссорились. Я ей не изменял и думал, что она тоже мне верна. Я всегда уважал ее мнение, считался с ней. Но теперь она была просто неузнаваема. Могла ни за что накричать на меня или на Анжелику, с которой раньше тоже поддерживала хорошие отношения. Анжелика очень тяжело переносила гибель Игоря, а Лена упрекала ее в том, что та недостаточно сильно скорбит. Упрекала нас обоих в цинизме, не знаю, откуда она это взяла. У нее появились какие-то навязчивые, неприятные манеры: давать нетактичные советы, поучать, вмешиваться в разговор с глупыми комментариями типа «Как вам не стыдно» или «Посмотрели бы вы на себя со стороны». Я, конечно, думал, что смерть моего брата ее тоже потрясла, потому что замечал, что раньше они очень тесно общались, дружили. Я никогда не ревновал ее ни к Игорю, ни к кому на свете. Мне казалось, что такая уравновешенная женщина, как Лена, отвечает за свое поведение и контролирует эмоции. Тем более я не думал, что брат мог воспользоваться моей женой. Я принимал все это только за дружбу, хотя и видел, что ей с ним было куда интереснее беседовать, чем со мной. И вот, за несколько дней до того, как она напала на Лику, Лена сообщила нам с ней, что была любовницей Игоря в течение последних трех лет. Нас это поразило. Лика вообще не поверила, кажется. Лена держалась очень вызывающе, собирала вещи, чтобы уйти от меня к родителям. Рассказывала об этой связи с гордостью, как будто это была ее заслуга. Мы не знали, что ей отвечать. Накануне она пыталась покончить с собой, приняла много таблеток, но я вызвал «скорую», и врачи ее спасли. Я даже думал, что это просто случайность, что она приняла столько снотворного по рассеянности или по ошибке, потому что в последние дни замечал, что у нее стал очень беспокойный сон и она так уставала от этого, что могла просто ошибиться. Ей редко удавалось уснуть, я начал беспокоиться за ее здоровье и сам посоветовал ей иногда пользоваться снотворным. Наверное, отсюда появилась идея о том, что это я ее отравил. Когда она призналась нам в том, что любила Игоря, то сразу начала издеваться над нами обоими. Кричала, что мы ничтожества, а Игорь был необыкновенный человек. Говорила Лике, что она ничего из себя не представляет, и если Игорь с ней до сих пор не разводился, то только потому, что она молодая и симпатичная. Лена говорила, что пыталась склонить моего брата к разводу с Ликой и женить его на себе. Но Игорь, по ее словам, отказывался наотрез. Мне очень тяжело сознавать, что мой брат обманывал меня последние три года. Я ничего не подозревал! Но, в конце концов, если бы он не был моим братом, я бы все понял. Лена симпатичная, интересная в разговоре, общительная, обаятельная. Но вот в любовницы не годилась. Она хотела быть его женой и постоянно угрожала все открыть Лике. Игорь удерживал ее от этого шага, мотивируя так: все равно на тебе не женюсь. Конечно, он вел себя очень подло по отношению ко всем нам. Не знаю, к кому он отнесся хуже. Лика ему верила, любила его. Я тоже ему верил. Он всегда был для меня авторитетом, как старший брат, вообще как человек. Часто помогал мне материально, и я всегда был ему за это благодарен. Уважал его рабочие способности, его ум, его сильный характер. И конечно, он не должен был соблазнять Лену. А если уж это случилось, остановиться надо было, верно? Ведь видел, что она всерьез влюбилась, что так продолжать нельзя… Зачем же сразу всех наказывать? Тем более он ее вовсе не любил. Нет, этого я понять не могу…»

Следы от тугих перевязок на руках и ногах своей жены Прохоров объяснил так: «В последнюю ночь она сделала попытку броситься на меня, кусалась. К родителям не ушла по доброй воле, даже не стала им звонить. Я не возражал, чтобы она осталась у меня, я все же был к ней привязан. Семья так легко не рушится, нет. И потом, я видел ее состояние и боялся за нее. Если мне она будет не нужна – кому нужна такая дерганая, нервная? Лена перестала контролировать свои поступки. Кидала мне в лицо вещи, ругалась матом, чего раньше я от нее не слышал. Когда бросилась на меня, я понял, что это очень серьезно. Тогда я ее связал и уложил на постель, велел успокоиться. Я не хотел вызывать врача, потому что боялся, что ее заберут в психушку. Конечно, зря я этого не сделал. Но знаете, все-таки трудно признать, что близкий человек сошел с ума. Она пролежала на постели всю ночь. Ворочалась, не закрывала глаза, они у нее опухли и покраснели. К утру немного успокоилась, и тогда я решил, что она не будет больше кидаться на меня. Развязал ее, укрыл и сам лег спать на полу. Днем пошел в магазин за продуктами. Вернувшись, не обнаружил жены в квартире. Сразу понял, что она побежала к Лике, потому что всю ночь высказывала разные планы в отношении нее. Говорила, что разберется с ней, что научит ее чтить память Игоря, что испортит ей личико, чтобы больше никто не заглядывался. Я позвонил Лике и в конце разговора понял, что Лена там и что Лике грозит опасность. Когда я приехал туда, Лена была совершенно сумасшедшая, но очень спокойная. Никому не угрожала, вела себя тихо. Сидела на полу, гладила малахитовую подставку, которой убили моего брата, и все время говорила, что ей нужен черный платок».

Сама подследственная, находясь в стражном отделении психиатрической больницы, дала следующие показания: «Я сожительствовала с Игорем Прохоровым, братом моего мужа, три года. Он был мне неверен, изменял с молоденькими девушками, потому что ему больше нравились молодые дурочки, брюнетки, а я блондинка, я старая…» На вопрос, сколько ей лет, неохотно ответила: «Пятьдесят восемь», точно называя возраст своей матери. После этого на некоторое время замолчала и отказывалась отвечать на вопросы. Сидела на стуле очень прямо, сосредоточенно расчесывала руки и ноги, потом вдруг сама заговорила, отвечая на только что заданные вопросы: «Я хотела, чтобы мы поженились, но он отнесся с презрением… Сказал, что никогда так не поступит с женой. Говорил, что жену не любит, а любит другую, но что он человек порядочный и потому развод для него невозможен. На мои слезы отвечал насмешками или заставлял меня уйти. Был со мной груб, особенно в последнее время. Его жена и мой муж хотели его убить, и меня просили тоже помогать. День назначили, хотели, чтобы я его держала за ноги, пока Саша будет душить. А я давно Игоря предупреждала, что они задумали, но он мне не верил, говорил, чтобы я не выдумывала. Вот и поплатился».

Вечер четвертого мая, когда было совершено убийство, она описывала так: «Задумали пойти к нему в полночь. Я хотела еще раз предупредить Игоря, мужу сказала, что на работе задержусь, а сама поехала к нему. В полдесятого приехала, он мне сам открыл дверь. Не желал со мной разговаривать, говорил, что я дура. Я увидела у него на полке красивую вещь – кубок из красного стекла, и сразу поняла, что его принесла какая-нибудь любовница. Стала допытываться, кто его принес, он отвечал – соседка, просила поискать, кто может кубок оценить. Я сразу поняла, что он говорит неправду, стала упрекать. Мы еще поговорили. Я была очень расстроена. В результате произошла ссора. Он меня оскорбил и сказал, что больше никогда не желает меня видеть. Я ответила, что не могу без него жить. Он мне еще что-то сказал, но я уже ничего не помню!»

Подследственная категорически отрицала, что совершила нападение и нанесла Прохорову смертельный удар по голове. Из ее показаний полностью выпал отрезок времени продолжительностью примерно в час. После вспыхнувшей ссоры она сразу начинала говорить о том, что вернулась домой очень поздно и муж начал ее упрекать: «Говорил, почему задерживаешься, надо идти его убивать. Я ему сказала, что не надо. Он настаивал. В конце концов он сказал, что сейчас сам поедет к брату, чтобы его задушить. Я умоляла не делать этого. Но потом поняла, что надо ехать с ним. Мы приехали туда в полночь, поднялись по лестнице, звонили, потом Саша открыл дверь».