Отъехав немного вперёд, он что-то бормотал себе под нос, водя взглядом вдоль горизонта, стараясь вслушиваться в завязавшуюся позади тихую беседу. Рихард и Исили, о чём они могли говорить? Не желая мешать, Рэд пустил своего Мерлина максимально быстрым в этом дурнотравии шагом, нужно встретить шлюпку.

Да и было ли на самом деле вокруг хоть что-то тревожное, хотя бы тень той опасности, которую можно было бы ощутить, прочувствовать? Купол, что накрыл планету, был на самом деле подарком тому, чьи планы резко расходились с планами его начальства. Кто на самом деле мечтал бы тут остаться надолго, если не навсегда.

Окончательно погрузившись в свои мысли, Рэд прозевал первый сигнал тревоги. Только тянущее чувство непосредственной угрозы заставило его прийти в себя.

Потом пришлось действовать по наитию, осознавать происходящее было некогда. Тени, едва уловимые тени вокруг были ему ориентиром. И срывающийся стробоскоп физического восприятия.

Рихард, одним движением плеч разрывающий свившийся вокруг него аркан, уже почти размазался серой неразличимой тенью. Исили, открывшая рот в беззвучном крике, пытается увернуться от второй свистящей в воздухе петли, припадая к шее лошади. Мгновение неуверенности прошло, нужно было действовать, но в не прикрытую ситриллоном шею Рихарда уже медленно и неаккуратно вонзается кривое жало метательного лезвия.

Двое нападавших отлетают в сторону, оглушённые чудовищным ударом свободной левой руки напарника. Рэд рвётся вперёд, подчиняя своей воле Мерлина, в его руке сверкает элн, он уже готов к смертельной схватке. Но рана Рихарда очень плоха, его сил хватает лишь прикрыть Исили, на его лице царит волевое усилие, последняя попытка остановить кровотечение. Сама девушка испугана, сжалась в комок, хоть бы так — она не будет помехой Рэду.

Тот уже проклял всё на свете, ему в единый миг перестали мерещиться все былые иллюзии нравственности, он не желал ни себе, ни кому другому из товарищей гибели на этой потерянной во тьме и невежестве планете от рук кучки разбойников. Нет, это был отнюдь не пасторальный мирок, каким его живописала Юля. Он был ничуть не безопаснее любых индустриальных кошмаров из их прошлых миссий.

Лезвие элна безропотно окрасилось брызгами человеческой крови, и уже спустя минуту всё стихло.

Отходя от экшна, стонала спина. Всхлипывала Исили. Хрипел кто-то из разбойников, но душа его уже отправлялась к праотцам. Лежал бледный Рихард. Замерли неподалёку обученные лошади.

Четверо нападавших живы — оглушающие удары в лицо, грудную клетку и пах — Рэд под конец всё-таки успел в достаточной степени взять себя в руки, чтобы не позволить себе убить и их тоже.

Рэд неловко поднялся в седло и ровным голосом проговорил:

—«Сандорикс», транслируй Воину Элну: новое место встречи ‘60, 42, 17 на '5, 82, 06. Срочно.

Бледная Исили нервно откашлялась, сделав шаг к лежащему на земле Рихарду, Рэд поспешил её остановить:

—Не трогай, только ему повредишь. Сейчас прилетит то, о чём я тебя предупреждал. Всё будет хорошо.

Последнее Рэд сказал скорее самому себе, его слова уже заглушал нарастающий разгневанный рёв генератора несущейся на форсаже большой шлюпки.

В следующее мгновение тень корабля закрыло небо.

Илия Зорам иль Ксилтойя, живая легенда СПК.

Без малого полсотни лет он в ранге Майора Планетарного Корпуса возглавлял Службу, всего же за сто двадцать лет карьеры за его плечами лежали многие десятки сложнейших операций и три вытащенные на полный контакт планеты. Даже спустя три десятка лет после выхода в отставку, в свои почти сто девяносто Майор Зорам продолжал трудиться в Академии, живейшим образом участвуя в подготовке тех, кто должен был прийти на смену сегодняшнему поколению оперативников СПК. Его младшие дети один за другим покидали ряды оперативников Службы, он же оставался всё той же незыблемой основой, на которой, казалось, держится Планетарный Контроль.

Скромный в повседневном общении, не отказывающий ни в единой просьбе даже зелёному стажёру, Майор Зорам словно обладал каким-то скрытым внутренним механизмом, жёстким стержнем, пронизывающим самое его существо. Пробейся до него сквозь мягкий голос, тёплый взгляд и дружеские морщинки вокруг глаз, и ты получишь урок на всю жизнь, урок, который невозможно будет забыть.

Зорам любил их всех как родных внуков, всю армию СПК от командующих до рядовых, и огорчить его можно было, только прежде прогневив саму судьбу. Они — прогневили.

—Леппард, они все там?

По лицу десантника струями стекал дезактивант, последние дни им некогда было ждать, пока отработают супрессивные бета-поля, а вся дрянь безопасно распадётся распадётся.

—Стоят. И ждут. Чего один ждут?! Чего?!

Эти глаза исступлённого маньяка говорили лучше слов.

Полное собрание Наблюдательного совета СПК за всю боевую судьбу манипула «Катрад» было созвано впервые, и только теперь им стало понятно, почему. Сам факт созыва подобного собрания служил залогом тому, что в этот день дрожали сами основы Галактического Содружества.

В президиуме огромного полусферического зала восседали представители всех Галактических служб, высокие посланники дружественных рас, самолично Первый Вечный, трое из пяти сумевших прибыть вовремя постоянных представителей Совета, несколько Воинов старших призывов, в стороне лучился и колол даже сквозь закрытые веки кто-то из Ксил. Если и можно было представить в этой Галактике большую концентрацию коллективной воли всего человечества и его союзников, то не в спокойные столетия третьей Эпохи, а где-нибудь там, давным-давно, у врат огненной Битвы Тысячи Лет.

И вот они собрались вновь. И на них, раскрыв глаза, взирали тысячи пар глаз, напрочь забывших сегодня о званиях и наградах. Все знали, это молчаливый, но суд.

Спасатели, сгорбившись под натиском сумасшествия замершей под не прекращающимся радиоактивным ливнем массы людей, рысью бегали от грузового люка к пакгаузу. Физический труд не был просто помощью технике, которую просто негде было разворачивать, он был единственной поводом не смотреть в глаза людям за барьером. Людям, которым они не могли помочь.

Молчаливый суд. Никто из собравшихся не проронил за всё собрание и слова. За них говорил сам Планетарный Контроль. На площадке перед президиумом стоял, сгорбившись, Майор Зорам, окружённый собственными огромными тенями, воздетыми под самый купол. Тот, кто смог достучаться, узнавал, почему СПК так долго оставался под командованием единственного человека. Потому что в этом голосе сегодня звучал не металл, в нём клокотало яростное, нечеловеческое горе, которое готово было плавить лёд, камень и металлопласт.

Можно было обсуждать провал на Альфе за пределами этого собрания, можно было признавать ошибки или сетовать на неизбежность, можно было писать рапорты об выходе в отставку, можно было отправлять пламенные воззвания в Совет. Можно было просто одиноко плакать в каюте, отрешившись от всего мира. В этом зале можно было только слышать этот спокойный сухой голос. И скрежетать зубами в ответ.