Он вышел на площадку перед входом и простоял там долгие минуты. Птицы снова начали кружиться, выписывая символ бесконечности: два идеальных сближенных эллипса. На несколько секунд Габриэля охватила тревога. У него возникло ощущение, что он уже переживал эту сцену. Тогда он спросил себя, какой сегодня день. Посмотрел на экран телефона: шестое ноября.

Ровно год после его пробуждения в номере семь.

В другой стороне от Сагаса, в десяти километрах к северу, синие воды Арва расслабленно текли под серой пеленой осеннего неба. Время от времени Поль угадывал под бликами волн серебристую спинку форели, спокойно шныряющей между камнями. Стоя посередине потока, он рассек воздух карбоновым удилищем, забросив мушку на конце лески, и умелым движением запястья заставил ее заплясать на поверхности воды там, где заметил рыб. Сумка-холодильник, полная прохладных напитков и сэндвичей, ждала его под темными лапами елей.

– Руку ты не потерял.

Поль повернул голову, когда у него за спиной раздался голос. Он поднял удочку, подтянул к себе мушку и выбрался на берег, осторожно ступая по скользким камням и стараясь больше опираться на левую ногу. Отложил свои снасти и тепло обнял Габриэля. Потом отстранился и осмотрел его лицо. Глаза на мгновение задержались на небольшом шраме над правой бровью.

– У тебя усталый вид.

– Плохо сплю.

Поль наклонился к сумке и открыл им два пива. В последний раз они виделись, когда Габриэль вернулся из Польши. Затем несколько раз созванивались и обменивались СМС. Потом на несколько месяцев замолчали. Они уселись на большой круглый камень.

– Как твоя память?

– Полная пустота. Дыра в двенадцать лет, которая, возможно, никогда не заполнится. К несчастью, иногда так бывает.

– Паршиво.

– Приспосабливаюсь.

Поль отпил глоток пива.

– Ты остановился в гостинице «У скалы»?

– Только что оттуда. Завтра с утра пораньше уеду обратно.

– Я видел, что она забита под завязку, тюрьмы не пустеют, и посетителей не становится меньше. Номер семь был свободен?

– Был. Его я и взял.

Казалось, жандарм на мгновение помрачнел, словно черное облако прошло по лицу.

– Почему? Почему именно его? И почему ты здесь именно сегодня, ровно через год после приезда в ту же гостиницу, хотя уже неделя, как я послал тебе смс?

– Я не заморачиваюсь с датами. И только около часа назад понял, что прошел ровно год, это правда. А что до номера, я даже не задавался вопросами. Может, просто хотел вспомнить.

Поль поставил свою банку на камень и застыл неподвижно, глядя куда-то вдаль.

– Всю последнюю неделю небо было безоблачным. И знаешь что? Черная смерть охватила город наутро после того, как я послал тебе сообщение, точно как в том году, я проверял. Небо разом затянуло, и птицы вернулись в то же место с точностью до дня, ровно через год: третьего ноября. Я послушал радио: по мнению специалистов, это невероятное совпадение, чтобы птичья колония разместилась в том же месте – не просто в том же городе, а даже на тех же деревьях – и в те же даты… Тебе это не кажется странным? Ты возвращаешься, и птицы возвращаются.

– Да, странно…

Поль молча разглядывал изумрудно-золотого жука, карабкающегося по камням. Он редко встречал таких на берегах Арва.

– Я никогда тебе не говорил, но эти скворцы, они улетели одновременно с твоим отъездом из Сагаса в тот раз. На рассвете. Ты появляешься, они появляются. Ты исчезаешь, они исчезают.

Габриэль пожал плечами. Все это полная бессмыслица, Поль искал связь там, где ее не было. Немного помолчав, Поль встал, порылся в кармане брюк, сложенных рядом с сумкой-холодильником. Протянул Габриэлю пакетик, тот открыл. В ладонь ему скользнула подвеска.

– Спасибо, – сказал Габриэль, – но это ведь вещественное доказательство. Как тебе удалось?

– Не первый раз что-то пропадает из хранилища улик. И потом, я тебе не говорил, меня ведь отстранили. В результате мне поставили в вину ковбойские игры у Абержеля. И в качестве наказания месяцев шесть назад меня запихнули в отряд конвоирования. Теперь я сопровождаю арестантов Сагаса в суд, если рассматривается их дело, или в больницу, если им нужен врач. Так что… пошли они все куда подальше.

– Мне очень жаль.

– Да все нормально, не думай, что я горюю, наоборот. Мне осталось прокантоваться четыре года. В любом случае я не смог бы оставаться в судебной полиции и постоянно лгать. По крайней мере, вся эта история сыграла на руку Мартини, теперь он босс. И я желаю ему успеха с этим делом.

Габриэль, казалось, отсутствовал, он словно угас. Поль звучно хлопнул донышком своей банки об камень, водрузив ее на место.

– Самоубийство Абержеля оставило их всех ни с чем. Они никогда не узнают, что в действительности связывало его с Калебом Траскманом. Они не установили никаких точек соприкосновения, не нашли ни одного следа, ни компьютерного, ни телефонного, у них нет ни единого шанса обнаружить существование общества Ксифопага. Им только известно, что Абержель фотографировал трупы Матильды и Жюли. Они не представляют где. Они не представляют почему, были ли другие и кто они. Полный затык. Мертвая точка.

Мертвая точка… В определенном смысле лучше не придумаешь. Но никто никогда не ответит на вопросы, которые до сих пор задавал себе Габриэль, не прольет свет в так и оставшуюся сумеречной зону. А именно: через что же пришлось пройти Жюли между ее похищением в Сагасе и смертью в Польше?

– А у тебя не было никаких осложнений с бельгийскими копами? – спросил Поль. – Они к тебе так и не заявились?

– И не заявятся. А что они теперь могут найти? Склад «Содебин» загадочным образом сгорел через пару недель после пожара в пластинариуме.

Поль бросил на Габриэля взгляд без тени укора:

– Каждый божий день меня мучает желание рассказать правду Коринне. Чтобы она знала…

– То, что я видел и сделал в Польше, рассказать невозможно.

– Знаю. Но это трудно.

– Мне тоже трудно. Я дорого заплатил за правду. «Играющая в шахматы» до сих пор будит меня каждую ночь.

– У каждого из нас свои призраки.

Форель выпрыгнула прямо перед ними, словно дразня. Поль отследил глазами, где она исчезала в быстрых певучих водах.

– Ну а вообще, как ты сейчас живешь?

Габриэль вздохнул:

– Занимаюсь матерью. Пока перебиваюсь случайными подработками в ожидании, когда подвернется что-нибудь получше. Езжу в Орлеан как минимум раз в две недели.

– В Орлеан? – Глаза Поля блеснули. – Только не говори мне…

– Пока все очень хрупко, только-только зарождается. Но она милая женщина. Правда, надо будет отвадить ее от бутылки. Пока не совсем получается, но стоит постараться.