— Вовсе нет. Некоторые делянки сейчас под охраной, но мы согласились на вырубку кое-каких площадей. С последующей посадкой деревьев. Если это дело в хороших руках, то ничего плохого в нем нет. И молодые деревья нужны экосистеме. Я всем резчикам советую работать по красному кедру.

— Нам пора, — сказала Лавина. — Погода меняется.

Гидроплан поднялся в воздух и заложил вираж, удаляясь от неприметной бухточки. Гамаш посмотрел вниз. Ему показалось, будто один из тотемных шестов ожил и машет ему. Но потом он понял, что это Джон, который охраняет обиталище призраков, но боится маленького кусочка дерева в руке Гамаша. Джон, который вышел за предел.

— Вы знаете, он участвовал в споре с лесорубами, — перекрикивая старый двигатель, сообщил ему Сомс.

— Такого человека хорошо иметь на своей стороне.

— Он и был на вашей стороне. Служил в королевской конной полиции. Был вынужден арестовать собственную бабушку. Я до сих пор вижу, как он уводит ее.

— Джон — мой дядя, — прокричала Лавина с пилотского места.

Гамашу понадобилось несколько минут, чтобы осознать все услышанное. Этот тихий, мрачный, одинокий человек, который махал вслед их самолету, арестовал Эстер.

— А теперь он хранитель — сторожит последние тотемные шесты, — сказал Гамаш.

— Все мы что-нибудь сторожим, — сказал Сомс.

* * *

Сержант Миншолл оставил ему послание в гостевом домике и конверт. За ланчем из свежей рыбы и консервированной кукурузы Гамаш открыл конверт и вытащил новые фотографии, распечатанные с компьютера сержанта. Была и распечатка электронного письма.

Арман,

мы нашли четыре другие резные скульптуры. Остались еще две, которые найти не удается: одну Оливье продал через интернет-аукцион и одна ушла с аукциона в Женеве. Никто из коллекционеров не согласился прислать нам оригинал, но они прислали фотографии (см. приложение). Ни на одной другой скульптуре нет вырезанных снизу букв.

Жером продолжает работать над шифром. Пока без успехов.

Что вы думаете об этих фотографиях? Потрясающе, правда?

Я работала с вещами из хижины. Пока не удалось выявить, чтобы что-нибудь из них было украдено, и я не сумела обнаружить какую-либо связь между ними. Я думала, что золотой браслет из Чехии, но оказалось, что он из Дакии. Удивительная находка. Румыния в тех краях возникла гораздо позже.

Но это все очень странно. Эти вещи, кажется, ничем между собой не связаны. Если только это не ключ к разгадке. Нам нужно будет еще об этом подумать. Я пытаюсь не выпускать информацию о наших находках за стены моего кабинета, но уже получаю звонки со всех уголков света. Новостные агентства, музеи. Понять не могу, как они узнали, но ведь узнали же. Больше всего интереса к Янтарной комнате. То ли еще будет, когда они узнают про остальное.

Говорят, вы улетели на острова Королевы Шарлотты. Вот повезло. Если увидите Уилла Сомса, скажите ему, что я в восторге от его работ. Вообще-то, он отшельник, так что вы вряд ли его увидите.

Тереза Брюнель

Гамаш разложил фотографии и, не переставая есть, начал их разглядывать. Когда ему подали пирог с кремом из кокосовых орехов, он уже просмотрел все. Они лежали перед ним веером на столе, и теперь он принялся разглядывать их внимательнее.

Их настроение менялось. На одной вроде бы какие-то люди нагружали телеги, собирали пожитки. Вид у них был радостно-возбужденный. У всех, кроме молодого человека, который жестами поторапливал их. Но на следующей явно было видно, что беспокойство у людей растет. А две последние были совсем иными. На одной люди никуда уже не шли — находились в своих убогих домах. Кое-кто выглядывал из окон. Настороженно. Но без боязни. Пока. Боязнь резчик оставил для последней скульптуры, фотокопию которой прислала суперинтендант Брюнель. Это была самая большая скульптура, фигуры на ней стояли и смотрели вверх. Гамашу показалось, что смотрят они на него.

Это была такая странная перспектива. В ней наблюдатель чувствовал себя частью работы. И не самой приятной частью. Ему казалось, будто он и есть причина их страха.

А они теперь пребывали в страхе. Что там говорил Уилл Сомс предыдущим вечером, когда увидел паренька, сутулящегося на корабле?

Они не просто боялись — они были охвачены ужасом.

Какой-то ужас обуял людей на этих скульптурах. И какой-то ужас нашел их создателя.

Странно было то, что на двух последних скульптурках Гамаш не увидел парнишку. Он спросил у домохозяйки, нет ли у нее увеличительного стекла. Чувствуя себя Шерлоком Холмсом, он наклонился и стал внимательно изучать фотографии. Но так ничего и не нашел.

Он откинулся на спинку стула и отхлебнул чая. Пирог с кокосовым кремом остался нетронутым. Тот ужас, который проглотил счастье со скульптурок, уничтожил и аппетит Гамаша.

Через несколько минут пришел сержант Миншолл, и они прошлись по поселку до офиса компании «Грилиз констракшн».

— Чем могу быть вам полезен? — спросил пожилой человек; у него были серые глаза, седые борода и волосы, но молодое и гибкое тело.

— Мы хотели поговорить с вами о тех, кто работал у вас в восьмидесятых или начале девяностых, — ответил сержант Миншолл.

— Вы, наверное, шутите. Вы же знаете лесорубов. Они приходят и уходят. Особенно в те времена так было.

— Почему особенно в те времена, месье? — спросил Гамаш.

— Это старший инспектор Гамаш из Квебекской полиции, — сказал сержант, потом представил пожилого человека.

Они обменялись рукопожатием. У Гамаша возникла уверенность, что Грили принадлежит к той категории людей, которых лучше не раздражать.

— Далеко вас занесло от дома, — сказал Грили.

— Это верно. Но меня так радушно принимают… А что такого особого было в то время?

— Конец восьмидесятых — начало девяностых? Да вы что, шутите? Вы не слышали про остров Лайалл? Про завалы на дорогах, про протесты? Тут тысячи акров леса, а хайда вдруг начинают возражать против лесоповала. Вы разве об этом не слышали?

— Слышать слышал, но меня здесь не было. Может, вы мне расскажете, что случилось?

— Виноваты были не хайда. Их обидели эти говнюки-дистрибьюторы. Эти свихнувшиеся экологи. Настоящие террористы. Они наняли шайку головорезов и мальчишек, которым хотелось привлечь к себе внимание. Это не имело ни малейшего отношения к лесу. Слушайте, мы ведь не убивали людей. Даже животных не убивали. Мы только рубили лес. Который все равно вырастет. И мы были самым крупным работодателем в этих краях. Но экологи науськали на нас хайда. Наврали ребятам с три короба.

Рядом с Гамашем заелозил ногами сержант Миншолл. Однако ничего не сказал.

— И все же средний возраст арестованных хайда составлял семьдесят шесть лет, — сказал Гамаш. — Старики встали между молодыми протестующими и вами.