Пиковый годовой темп был около 2,5 трлн в 4 квартале 2008 г., еще дважды пытались повторить рекорд в августе 2016 и в 1 квартале 2018 г. Со второго квартала кривая интенсивности OE начала резко заваливаться. К концу 2018 г. должны выйти в ноль и с 2019 г. в минус, т. е. будет чистый отток центральной ликвидности. Стоит отметить, что за весь период „новой нормальности“ было лишь два момента, когда годовое приращение активов на балансах ЦБ опускалось к нулю – это 2 квартал 2010 г. (тогда рынки первый раз рухнули после V-образного восстановления с марта 2009 г.) и 2 квартал 2015 г. (также момент слома восходящего тренда экспоненциальной формальности на финансовых рынках) (рис. 53).

Совокупный баланс пяти центральных банков 16,2 трлн долларов.

Рис. 53. Балансы ЦБ по рыночному курсу

В этот раз слом еще более мощного восходящего тренда с 2015 г. произошел в феврале 2018 г. – как раз в момент снижения интенсивности QE. С тех пор практически все развитые и развивающиеся рынки во флете (кто-то компенсировал зимнее падение, кто-то нет, но выраженного роста, как в 20162017 гг. уже нет). Единственное исключение США, где обновили максимум.

Но там ситуация иная – особую поддержку рынку обеспечивают корпоративные байбеки и реинвестированные дивиденды, что по интегральному счету составляет до 85 % чистых покупок на данный момент (рис. 54).

Да, рынки стали заметно менее зависимые от центральной ликвидности за последние 3 года. Но до сих устойчивой генерации денежного потока от реального сектора добиться не удалось, с исключением разве что долларовой зоны, где байбеки идут в ущерб не только инвестициям, но зачастую происходят в долг! Теперь новая форма безумия – выкупать рынок в долг!

Рис. 54. Суммарный впрыск ликвидности от ФРС, ЕЦБ, Банка Англии, Банка Японии и Швейцарского нац. банка за год в млрд долл.

Но все это к тому, что не будет простой ломка рынков перед новой эпохой умеренно жесткой или нейтральной политики. После 10 лет монетарного безумия отход от наркотической дозы ликвидности по умолчанию болезненный. В какой мере – другой вопрос».

Иными словами, та модель повышения роли финансового сектора, которую запустили в 1913 г., фактически передав под ответственность одной элитной группы контроль над эмиссией, постепенно завершается. Она пережила три основных этапа: собственно создание ФРС в 1913 г.; Бреттон-Вудская конференция, которая легализовала и создала институциональную структуру глобальной долларовой системы; «рейганомику», которая позволила не только разрушить последнюю альтернативную систему разделения труда, но и создать социальную базу для легализации либеральной идеологии, оптимальной для господства финансовой олигархии.

Отметим, что этот процесс абсолютно укладывается в рамки стремления экономической модели капитализма на максимальное углубление разделения труда, которое, в силу включения в институциональную модель, не может не то что остановиться, но даже замедлиться. Точнее, такое замедление немедленно начинает восприниматься как острый кризис. Поскольку процесс расширения рынков всегда упирался в жесткую конкуренцию (а сейчас вообще ограничен объективными факторами), роль банков по снижению рисков объективно росла во времена кризисов, чем, как мы увидели, финансовая элита блестяще воспользовалась.

Но сегодня уже понятно, что эта модель разрушается. Что в этой ситуации могут сделать те или иные элитные группировки с точки зрения получения экономического ресурса достаточного для продолжения борьбы за власть? Я уже описал два базовых сценария для США, которые, в силу сохранения за собой контроля над регулированием обращения доллара, являются главными распорядителями мировой экономики. Теперь их нужно описать более подробно, с учетом сквозной идеи этой книги: проблемы углубления разделения труда и доступных рынков. Кроме того, властные и политические интересы отдельных элитных групп, конечно, дело важное, но мне хотелось бы обсудить, какие же объективные экономические проблемы лежат под ними. Как показывают предыдущие главы, очень часто эти объективные сложности и являются главными причинами происходящих изменений.

Читатель, дочитавший книгу до этого места, может сделать естественный вывод: поскольку потенциал экономической системы в части освоения доступных рынков исчерпан полностью, риски производителей находятся на исторических максимумах, любой сценарий неминуемо ведет к падению уровня жизни населения, во всем мире в целом или же в существенных его частях. Мы обсудили эту тему с самых разных сторон, сделали несколько независимых оценок масштаба спада для всей мировой экономики вообще и для развитых стран (США в первую очередь) в частности. Точка равновесия (в которой экономика выйдет на уровень воспроизводственного контура, или, иначе, в которой расходы домохозяйств будут в точности соответствовать уровню, который обеспечивает воспроизводственный контур) неизбежно будет достигнута. Но вот в рамках какого пути?

Экономика плавно опустится к этой точке? Она рухнет и проскочит точку равновесия, к которой потом придется много лет возвращаться? Как можно, даже, точнее, можно ли управлять этим процессом? Как можно выйти на этот равновесный уровень с максимальной эффективностью для конкретной страны, возможно, даже увеличив (восстановив) воспроизводственный контур экономики? Как этот спад будет распределен по мировым регионам?

У нас, на территории бывшего СССР, есть целая куча примеров, которые говорят о том, что теоретически есть самые разные варианты. Есть обвал в тотальную экономическую катастрофу (Грузия, Армения, Таджикистан), есть обвал ниже точки равновесия (Россия, которая во многом обеспечивается за счет экспорта, поскольку воспроизводственного контура у нас нет), есть плавный спуск с развитием воспроизводственного контура экономики (Белоруссия). А вот что и как будет в США? Германии? Вообще ЕС?

Сегодня у нас есть уже даже математические модели, которые можно использовать для ответов на эти вопросы (и это совсем не те макроэкономические модели, которые использует МВФ для своих прогнозов). Но если бы я начал обсуждать эти модели и результаты их применения, получилась бы совсем другая книга. Эта посвящена экономическим идеям, а не конкретным проектам. Но грош цена идеям, если их нельзя использовать для решения конкретных задач. И по этой причине эту главу я хочу посвятить более подробному описанию конкретных сценариев, в рамках которых может произойти выход на точку равновесия для США. Тем более что соответствующие процессы все более и более активно влияют на политические процессы, т. е. и на нашу с вами жизнь.

Прежде всего, нужно отметить, что хотя сами сценарии являются во многом объективными (и уж точно объективными являются обстоятельства, которые вызвали кризис), выбор одного из сценариев – это вопрос политический. То есть – субъективный. И принимает его та элита, которая управляет страной. Если эта страна является базовой страной какого-то ГП, то мы можем более или менее точно описать, какой сценарий его элита выберет. Если проектов несколько, то можно попытаться описать варианты их (как всегда, конфликтного) взаимодействия.