— Смейтесь, смейтесь, пока не заплакали!

— Как не хватает?! Где наши таланты? Велю сочинять! — Али-Паша мстительно дает сигнал к общей травле.

— Э-э-э… Ничего не выходит про баню-то…

— Стойте! Придумал! Музыкальная тема будет «Хаз-Булат удалой». Действие первое. Поднимается занавес, и зрители…

— К черту занавес!

— А я иначе сочинять не умею. Вот когда я был машинистом сцены…

— Ах ты еще и машинистом был! Многостаночник, Архимед, блин… Ладно, валяй с этими, как их, с декорациями…

— Короче, поднимается занавес, и зрители видят, как Серж и Жорж пробираются с пулеметом на передовую мимо своего спящего командира…

— Мимо меня, значит?

— Ага, и при этом напевают:

Хаз-Булат удалой, тиха сакля твоя,

Пулеметной стрельбой мы разбудим тебя!

Ты уж стар, ты уж строг, нам с тобой не житье,

На заре юных лет мы мулей перебьем!

Ну, вокруг них, естественно, бегает Гуменяра и подхалимствует. Вместе они уговаривают присутствующих не мешать, в качестве взятки предлагая пострелять из своего пулемета. Затем устраиваются на позиции. Ясное небо над головой, звезды, луна… Это настраивает их на лирический лад. Пение продолжается:

Здесь в воронке большой мы сидели вдвоем,

Месяц плыл золотой, все дымилось кругом…

— Ага! Ну, теперь и я могу продолжить! — радостно заявляет Семзенис. — Посреди этой умилительной сцены появляется группа осторожных во главе с замкомзводом. Бэк-вокалом на тот же мотив они напевают:

Вот услышит комбат, надает звездюлей,

И приснится звездец ратной славе моей…

Всеобщее ржание.

— Тут им приятным прокуренным тенором отвечает Жорж. Он, как всегда, оптимистичен и жизнерадостен:

Х…ли нам, кабанам, все равно подыхать,

Не мешайте мулей с собой к дьяволу взять!

— И в этот момент в глубине помоста вырисовывается некая малорослая, но решительная фигура. Она что-то напоминает… Нечто среднее между обликом грозного воина СС и красным латышским стрелком из дивизии Вацетиса.

— Да это Витовт!

— Ну, конечно! Включаются всякие примочки, чтобы по залу пошел холодный ветер и пол дрогнул, как от поступи настоящего солдата. И когда у всех волосы на спине и ногах встают дыбом, он начинает свою партию:

Сьерж, рассказ йасен твой, но напрасно ты рьок,

Йа вчьера тех мульей за углом подстерьог.

Польюбуйся пойди ты добычьей мойей,

Спьят они без голов в свьятой русской землье…

(Общий тихий стон и визг.)

…Забирай пулемьот и владьей ты им сам,

Я померлых мульей тьебе даром отдам!

— Наши герои тут подскакивают и с криками «Безобразие! Вот почему здесь так воняет! Какая гадость!» поспешно удаляются. Сон командира спасен. Занавес закрывается. Декорации спешно меняют для следующей сцены: раздосадованные неудачей милитаристы пьют горькую и вырабатывают новый агрессивный план.

— А я, значит, все это время сплю? Люблю такие роли! Солдат спит — служба идет! — Али-Паша доволен, что его не зацепило потоком остроумия. — Но, получается, — расправив плечи, он кидает по сторонам орлиный взор, что наши боевые друзья бросили позиции всего лишь из-за вони! Эту концовку надо как-то сгладить!

— Эй, глядите, минометчики идут!

— Вот это и есть концовка! Как только Серж и Жорж скрываются за кулисами, раздается хлопок, свист, а затем посередине сцены в клубах пыли падает минометчик. У себя в батарее он спьяну заснул прямо на трубе заряженного миномета. При самопроизвольном выстреле его цапнуло стабилизатором за шкирку и выбросило в пехоту. На заднем плане раздаются истошные крики ужаса разбегающихся гопников. Они думают, что это особый боеприпас замедленного действия.

— И это будет смотреться правдоподобно?

— Почему нет? Как они стреляют, один-два выстрела в день, заснуть немудрено.

— А дальше что делает?

— Ничего. Лежит и притворяется мертвым. Что еще могут сделать наши минометчики, оказавшись перед лицом врага на передовой?

— Эй, мужланы, кто это нас там хает?!

— Сам заткнись! Идите, повышайте темп стрельбы!

— Говнюки неблагодарные!

— По морде хочешь? — без перехода фамильярно предлагает Достоевский.

— Гуменюк, к ведру! Твоя очередь! — Рыкает взводный.

А потом и Сержу, несмотря на гнуснейшие вопли, тоже пришлось окропиться. Взводный проявил твердость.

Хорошо провели времечко. Уже под сумерки освежившиеся Серж и Али-Паша обнаруживают меня в штаб-квартире с книгой в руках.

— Чего глаза ломаешь, профессор?!

— Все пытаюсь понять, как мы дошли до жизни такой, что воевать толком не можем.

— Ни черта в этой макулатуре об этом не написано! Смотришь в книгу — видишь фигу! Это я тебе, профессор, доподлинно говорю. Такие же, как ты, брехуны писали, — заявляет комод-два.

Он валится на кушетку курить. Взводный мостится отдыхать по другую сторону комнаты.

— Нет, Серж, написано. Не с этой целью, конечно, писали, но вышло так, что даже тебе будет понятно. Шикарная прямо книжка. Хочешь, прочту?

— Ну, читай, пока не сплю.

Открываю запомнившиеся страницы и оглашаю:

«Для усвоения советского военного искусства в Великой Отечественной войне требуется глубокое знание решений, съездов и конференций Коммунистической партии Советского Союза, трудов В.И. Ленина и И.В. Сталина, в которых освещаются вопросы, относящиеся к военной науке, а также Тезисов ЦК КПСС «Пятьдесят лет Коммунистической партии Советского Союза».

Серж разворачивает жало к Али-Паше.

— Ты в своем училище тоже так усваивал?

— Нет, слава богу.

— Вот вам еще:

«Оперативные замыслы… любого советского военачальника разрабатывались на основе марксистско-ленинской теории о войне и армии. Несмотря на трудности фронтовой жизни и огромную занятость, Н.Ф. Ватутин неоднократно обращался к трудам Маркса, Энгельса, Ленина, а также к произведениям видных советских военных теоретиков».

— Вот тупость!

— С какой стороны посмотреть. Меняем здесь «Н.Ф. Ватутин» на «Ш.Ф. Кицак» и получаем правдивое на сегодняшний день высказывание, как я понимаю.

— Замок прав, — говорит Али-Паша. — Вот так все это дерьмо и получилось. И переворачивается на другой бок. Беру еще одну книгу.

— А вот вам другая басня:

«Изучая события 1812 года, мы уже говорили о мастерском ведении Кутузовым сражения под Бородином, о его твердом намерении оставить Москву, принятом на военном совете в Филях, и о неуклонном следовании избранной тактике обороны — уклонении по возможности от боя и изматывании противника нападениями на тыл партизанами при содействии голода. Подобное решение и подобный образ действий мог провести в жизнь только избранник народа Михаил Илларионович Кутузов, на которого народ возлагал свои надежды, считая только его одного способным спасти Россию».