он о сделанном не жалел. Может, этот парень и не виноват, и его просто подставили «в назидание» остальным — армейский опыт Гаора знал слишком много подобных случаев, но… не этот, так другой, все они… другого не заслуживают.

— Стоп! — крикнул кто-то далеко и тихо.

Толпа рабов отхлынула из центра зала к стене у двери. Младший и Новенький помогли Гаору встать. Он проморгался и, преодолевая всё сильнее окутывающее его безразличие, увидел лежавшее в центре на заляпанном красными и белёсыми пятнами полу изломанное и уже несомненно мёртвое тело. Негромкий приказ Старшего, и Десятый, Пятый, ещё кто-то вышли, сгребли разбросанную вокруг тела одежду и вернулись в строй. Одеваться не стали, побросав шмотки к стене.

Короткий приказ офицера, и строй спецовиков, чётко и согласно громыхнув каблуками, делает поворот и колонной по одному, описывая круг вокруг казнённого, покидает зал. И каждый, проходя мимо трупа, чётко, не халтуря и не притворяясь, плюёт на него.

Всё, казнь закончена.

Когда спецовики вышли, Старший стал снова распоряжаться.

— Дневальные, шмотки соберите и в коробки. Всё, пошли.

По дороге в камеру негромко, но оживлённо обсуждали происшедшее и предстоящее.

— Старший, а душ?

— Распорядок забыл? Завтра.

— А сегодня не дадут?

— Что дадут, то и возьмёшь.

— Хорошо сработали.

— И Лохмач удачно пришёлся.

— А болтали, спецовики упёртые, а этого смотри, дохлым дотрахивали.

— Слабак, быстро вырубился.

— Да нет, этот ещё держался, ты вспомни того, ну, помнишь… В момент же заломали.

— Дурак, тот сам со страху кончился.

— А как верещал, а? Ну, чисто поросёнок.

— Я ему р-раз! Аж в горле у него хрустнуло!

— А Младший-то разошёлся как? И Лохмача бросил, сам полез.

— Все хороши, — подвёл итог Старший, когда они вошли в камеру. — Чисто сработали. Отдыхаем. Лохмач пусть полежит и в мягкую работу его.

— Да он спит уже, — засмеялся Новенький, укладывая Гаора на нары. — Руки перестегнуть или совсем снять?

— Перестегни, а то дёрнется со сна, — усмехнулся Старший. — И не буди, пусть спит.

— Фу-у, отвели душу, — вздохнул кто-то, укладываясь рядом с Гаором и гладя его по спине. — Ничего, парень, кабы хоть раз в декаду такое, то совсем бы хорошо было.

Слова доходили до Гаора глухо, сил на понимание не было, полусон-полузабытьё поглотило его белым колыхающимся туманом.

…Очнулся он уже под вечер, опять, в который раз, лёжа ничком на нарах под чьим-то телом. Было больно и противно, горел после «пойла» рот, тошнило, но всё это было уже привычным и потому…

— Очнулся? — спросил Младший.

Он лежал рядом, подсунув руку ему под живот, гладя и лаская ему мошонку.

— Пятый, кончай, ему поесть надо.

— Можно, — согласился Пятый. — Ты подщекочи ему, чтоб прочувствовал. А так совсем хорошо лежит.

— И не дёргается? — подчёркнуто удивился Резаный. — А ну давай, проверю.

— Себе пососи, если свербит, — спокойно сказал Младший. — Велено мягко работать, так не лезь.

— А ты, я смотрю, осмелел, — угрожающе сказал Резаный. — Думаешь, одного задохлика заодно со всеми трахнул, так и «прессом» настоящим стал?

— Не задирайся, — продолжая ласкать Гаора, ответил Младший. — Я здесь подольше твоего, на моей памяти, знаешь сколько таких, как ты, в «печку» ушло? Так что отвали. Ну вот, Лохмач, не надувался, не держал в себе, и всё хорошо.

Гаор молчал, про себя проклиная собственное, в очередной раз предавшее его тело. Пятый оттолкнулся от его спины ладонями и встал, Младший убрал руку и тоже встал:

— Отдыхай, сейчас я тебе поесть принесу.

Пресс-камера жила обычной вечерней жизнью, отдыхая после удачной работы. Гаор лежал по-прежнему ничком и слушал разговоры про выданный в обед доппаёк за удачную работу, что завтра должен быть душ, что… «В душ-то хоть раскуют?» — подумал Гаор.

— Поешь, — тронул его за плечо Младший.

Гаор подтянул под грудь скованные руки, оттолкнулся ими от нар и встал на колени, повернулся и сел, преодолевая боль. Младший протянул ему кружку с хлебной кашей.

— Ешь, она ещё теплая.

Гаор кивнул. Кружилась голова, тошнило, во рту мерзкий вкус «пойла», делавший противной и кашу.

— А это доппаёк, — Младший забрал у него опустевшую кружку и дал другую… с чаем?

Гаор глотнул и едва не поперхнулся. Чай был сладким! Или не чай, неважно, но сахару в кружку сыпанули не меньше двух ложек.

— Ну да, — засмеялся его удивлению Младший, — за работу выдали. Что на допросах, что сегодня сработали чисто. Правда, здорово?

— Младший, а чего ты так подлизываешься к нему? — лениво спросил Резаный. — Думаешь он тебе отхлебнуть даст? Как же, лохмачи поселковые, они только о себе думают. Або вонючие.

Резаный нарывался и напрашивался вполне откровенно, и пора давать ему укорот. Если он хочет дальше жить в камере нормально — а о том, что его отдадут хозяину, Гаор старался не думать, чтобы разочарование не оказалось слишком страшным — так надо укорачивать сейчас. Ну, была не была. Тело, конечно, болит, и руки скованны, но… надо. Гаор допил и отдал кружку Младшему. Повернулся к лежавшему на нарах Резаному, чтобы не оказаться спиной к нему.

— Тебе врезать или сам заткнёшься? — угрожая не словами, а интонацией, спросил Гаор и продолжил на говоре Арботанга, проверяя мелькнувшую догадку. — Если у тебя ко мне что есть, фраерок, то и без толковища разберёмся.

— Обоим накостыляю, — ответил вместо Резаного внимательно наблюдавший за ними Старший. — Что раньше было, забудь, как не было. Резаный, ты тоже. Понял, нет?

— Это ты не мне, а ему объясни, — рывком сел Резаный. — Ты, або, ты чего про Серенгай вздумал орать? Тебе какая там печаль?

— А ты что, про Серенгай помнишь? — спросил Гаор.

Всё вставало на место. Ненависть Резаного к аборигенам, болезненная реакция на нашенские слова, и вечно сжатый правый кулак, и как смотрел сегодня на строй, и как слушал приговор… должно сойтись, если б ещё не кружок у него был…

— Ещё чего спросишь? — явно сдерживаясь из последнего, спросил Резаный, пристально глядя на него.

И Гаор рискнул:

— Почему тебе кружок вместо кубика впаяли?

Камера изумленно замолчала.

— Ты… — выдохнул Резаный, кидаясь на него, — ах ты…!

Гаор боковым переворотом ушёл от его удара, заставив Резаного промахнуться и вылететь на середину камеры, и сам вскочил на ноги, плечом отбросив, чтоб не попал под удар, растерявшегося Младшего. Резаный встал против него, пригнулся в боевую стойку.

— Я ж тебя… — прохрипел он.

— Моей кровью своё клеймо смоешь? — усмехнулся Гаор. — Давай попробуй.

Резаный покосился на Шестого. Но тот не торопился на помощь приятелю. Несмотря на скованные руки, Гаор чувствовал себя уверенно. Драка — это уже по нему. Лишь бы за