— Я приказываю вам вернуться в те земли, из которых вы начали свой путь к побережью — на вашу родину. Восстановите дома в ваших оппидумах, а также в малых селениях.

— Неужели Цезарь забыл о причине, которая вынудила нас три года назад принять решение отправиться в трудный путь к Атлантикусу? Ведь мы покинули свою родину не из прихоти. Может быть, проконсул хочет, чтобы нас уничтожили бесчисленные орды германцев? Если Цезарь приказывает нам вернуться на свою родину, чтобы мы превратились в живой щит, который будет отряжать набеги Ариовиста и не даст германским воинам разорять римскую провинцию, то мы требуем, чтобы нам оставили наше оружие. Ведь мы не сможем сражаться голыми руками!

Цезарь, не сводя глаз с Наммея, покачал головой.

— Вы не имеете права диктовать мне условия, гельветы. Надеюсь, вы понимаете, что ваше положение не позволяет вам делать этого! Итак, до завтрашнего вечера, еще перед началом первой ночной стражи, все ваши воины должны сложить свое оружие. У каждого кельта, который посмеет ослушаться, снаряжение и оружие будет отобрано силой, а сам он будет продан в рабство. Те же, кто согласится принять капитуляцию и безоговорочно выполнит все поставленные условия, сможет вернуться на родину. Когда вы, гельветы, вновь окажетесь на своих землях, вам будет возвращено все ваше оружие.

Вожди и князья кельтов начали обсуждать выдвинутые условия. Похоже, они предвидели возможные варианты развития событий, поэтому, обменявшись всего лишь несколькими словами с остальными членами делегации, Наммей первым подошел к Цезарю. Кельт расстегнул свой пояс, на котором висел его меч, и, гордо подняв голову, швырнул оружие на пол. Затем два раба помогли Наммею расстегнуть кожаные ремни на доспехах и положили их рядом с мечом. Примеру своего предводителя последовали и другие кельты. Эта сцена тронула меня до глубины души. При виде соплеменников, вынужденных бросить свое оружие к ногам чужеземца, мое сердце переполнилось печалью. Все мы прекрасно осознавали, что Цезарь начал несправедливую войну против гельветов. Но я никак не мог понять, почему наши боги так покарали народ, приносящий им жертвы. Или Цезарь в самом деле был прав? Тех, кого боги хотят наказать с особой жестокостью, они долгое время защищают от превратностей судьбы, желая обрушить на головы смертных все беды сразу и окончательно сломить их. Я задавал себе вопросы и не мог вразумительно ответить на них. Ко мне подошел друид Веруклетий и взял меня за руку:

— Дивикон умер, Корисиос. Иди своей дорогой, но не забывай о пророчестве.

У меня по спине побежали мурашки. Мне показалось, что в теплой палатке я почувствовал холодное дыхание пока что далекой зимы. Значит, я в одиночку должен был уничтожить человека, с которым не смогла справиться целая армия отважных кельтов? В ответ на слова Веруклетия я лишь молча кивнул головой, хотя в тот момент слабо верил в то, что пророчество действительно сбудется. Для Веруклетия, как, впрочем, и для других друидов, вторжение римских легионов в Галлию было серьезной угрозой их существованию. На все завоеванные ими земли римляне несли латынь и письменность, знания и вино. Это означало, что их боги постепенно начнут заменять наших, кельтские монеты будут переплавлены и в оборот пустят римские деньги. А там, где совсем недавно в ожесточенной битве сходились войска, начнет процветать торговля. Не прилагая особых усилий, римляне могли отобрать у друидов всю их власть. Навсегда! А вместе с друидами исчезнет с лица земли и кельтская мудрость. Вожди и князья тряслись, боясь потерять свои привилегии. Вот почему эдуй Дивитиак перешел на сторону Цезаря. Именно по этой причине арверн Верцингеториг служил вместе со своими воинами в римской кавалерии. Я никак не мог избавиться от мысли, что всем кельтам, которые могли повести за собой простых воинов, было наплевать на свободу своего народа. Каждый беспокоился только о том, чтобы уберечь свою собственность и, по возможности, сохранить высокое положение в обществе. Если кто-то не мог сделать этого сам, он обращался за помощью к Цезарю.

— Значит, я уже не смогу стать друидом, верно?

— Боги уже говорили с тобой, и этого вполне достаточно, — усмехнулся Веруклетий, — тебе не суждено стать закрытой книгой кельтов, Корисиос. Тебе придется стать говорящей книгой.

Да, друиды всегда умели произносить красивые слова. Именно в тот момент я понял, что у меня, пожалуй, не было никаких шансов попасть в школу на острове Мона и стать настоящим друидом. Если честно, то для самого себя я уже решил, что мне гораздо дороже Ванда, чем уважение и почет, в которых, можно сказать, купались наши жрецы. Тем не менее меня очень разочаровал и даже в какой-то мере оскорбил тот факт, что я был лишен возможности принять решение самостоятельно. Значит, даже если бы я очень захотел стать друидом и все же решился отказаться от стольких удовольствий ради возможности приобщиться к мудрости наших предков, мне все равно отказали бы. Если бы все это время я находился среди друидов, которые направлялись вместе с обозом гельветов к Атлантикусу, они бы давным-давно исключили меня из числа своих учеников, ведь в моем роду не было ни одного знатного кельта. Если у меня и была возможность стать кем-то более значительным, чем калека, с трудом добывающий себе пропитание, то эта возможность была тесно связана со службой в войске Цезаря. Надо же — именно в армии полководца, развязавшего несправедливую войну против моего народа! Мне кажется, что тот день, когда кельты согласились с условиями капитуляции, выдвинутыми проконсулом, имел для меня такое же огромное значение, как и тот, когда я увидел у ног Цезаря плачущих эдуев Дивитиака и Лиска.

Я попрощался с Веруклетием. Должен сказать, что тогда же я попрощался и со своим племенем. Постепенно я начал понимать: больше никогда в жизни я не увижу друида. Взглянув на Цезаря, я заметил, что он внимательно наблюдает за мной. Скорее всего, он ни на миг не сводил с меня глаз, пока я разговаривал с Веруклетием. На губах проконсула играла улыбка. Можно было подумать, что он радовался, наблюдая за тем, как я прощаюсь с друидом. Во взгляде Цезаря я прочитал желание видеть во мне друга.

Тем временем вокруг лагеря гельветов установили высокий частокол, которому, казалось, не было конца. Место, где остановились кельты, сейчас больше напоминало гигантскую клетку или загон для скота. Когда вожди и князья вернулись к своему племени, послышались взволнованные возгласы. Кое-где воины начали спорить и драться друг с другом. Около полуночи отряду из шести тысяч кельтов удалось сломать ограду и бежать из лагеря.

На следующее утро легаты и трибуны Цезаря устроили настоящее представление, называвшееся официальной капитуляцией. Шесть легионов выстроились перед своим полководцем, образовав длинную широкую аллею, границы которой слева и справа четко обозначали две шеренги вооруженных легионеров. В конце нее установили деревянный помост. Именно на нем, словно царь, в окружении офицеров восседал Цезарь на своем красном кожаном стуле. Кельты по очереди проходили между рядами римских солдат и бросали свое оружие на землю, оказавшись перед помостом, с которого проконсул наблюдал за всем происходящим. Когда пришла очередь племени рауриков, я от волнения затаил дыхание. Кто из моих соплеменников остался в живых? К своей величайшей радости, я увидел Базилуса.