Обстоятельства, окружавшие подписание Брестского мирного договора, представляют собой классическую модель того, что стало впоследствии на долгие годы советской внешней политикой. Характеризующие ее принципы могут быть сформулированы следующим образом:

1. Во все времена и повсеместно наивысший приоритет остается за сохранением политической власти — то есть суверенных полномочий и контроля государственного аппарата над некоторой частью национальной территории. Это минимальный предел. Нет цены, которую нельзя было бы за это заплатить, нет того, чем нельзя было бы ради этого поступиться: будь то человеческая жизнь, земля и природные богатства, честь нации.

2. После Октябрьской революции Россия превратилась в центр (и оазис) мирового социализма, ее безопасность и интересы ставятся выше интересов и безопасности любой другой страны, дела и партии, выше интересов «международного пролетариата». Советская Россия — воплощение мирового социалистического движения, центр, развивающий и внедряющий «дело социализма».

3. Для получения временных преимуществ не возбраняется заключить мир с «империалистическими» странами, но мир этот должен восприниматься как вооруженное перемирие, и его можно нарушить, если ситуация переменилась в вашу пользу. Пока в мире существует капитализм, как сказал Ленин в мае 1918 года, все международные соглашения — «не более, как клочок бумаги»104. Даже во время номинального перемирия следует любыми возможными способами продолжать военные действия против правительств тех стран, с которыми заключен мирный договор.

4. Поскольку политика — это война, и внешней, и внутренней политикой следует заниматься без эмоций, обращая пристальное внимание на «соотношение сил»: «Мы имеем перед собой большой опыт революции, и мы научились из этого опыта тому, что нужно вести тактику беспощадного натиска, когда объективные условия это позволяют… Но нам приходится прибегать к тактике выжидания, к медленному собиранию сил, когда объективные обстоятельства не дают возможности делать призыв ко всеобщему беспощадному отпору»105.

И еще один фундаментальный принцип большевистской внешней политики обнаружился после заключения Брестского мирного договора: интересы коммунизма за рубежом следует отстаивать по методу «разделяй и властвуй», как сказал Ленин, при «самом тщательном, заботливом, осторожном, умелом использовании всякой, хотя бы малейшей, «трещины» между врагами, всякой противоположности интересов между буржуазией разных стран, между разными группами или видами буржуазии внутри отдельных стран»106.

Хотя со временем русская революция повлияла на ход всемирной истории даже сильнее, чем французская, первоначально она привлекла гораздо меньше внимания. Это можно объяснить действием двух факторов. Во-первых, Франция как держава имела больший вес на мировой арене. Во-вторых, два эти события различались по обстоятельствам времени.

В конце XVIII века по своему политическому и культурному положению Франция занимала ведущее место в Европе. Бурбоны были на континенте самой влиятельной династией, живым воплощением принципа абсолютной монархии, а французский язык — языком светского общества. Увидев, как революция дестабилизировала Францию, другие державы вначале возликовали, но вскоре поняли, что это угрожает и их собственной стабильности. Арест короля, массовые убийства в сентябре 1792 года и призывы жирондистов к народам других стран повсеместно свергать тиранов не оставляли сомнений, что революция была чем-то большим, чем просто смена правительства. За этим последовала серия войн, которые продолжались почти четверть столетия и закончились реставрацией династии Бурбонов. Тревога европейских монархов за судьбу плененного французского короля была совершенно понятной, ибо основу их власти составлял принцип легитимности, и, коль скоро он уступал место принципу народной независимости, они уже не могли чувствовать себя в безопасности. Правда, американские колонии ступили на путь демократии еще раньше, но Соединенные Штаты находились за океаном и не принадлежали к числу ведущих держав.

События, происходившие в России, Европа никогда не считала фактором, существенным для ее собственного развития, так как эта страна, наполовину лежащая в Азии, занимала по отношению к ней периферийное положение и была преимущественно аграрной. Случившиеся здесь в 1917 году беспорядки рассматривались, скорее, как запоздалый процесс модернизации России, а не как угроза существующему порядку вещей.

Это невнимание еще более усилилось, благодаря тому факту, что революция в России произошла посреди величайшей и самой разрушительной из всех известных до этого в истории войны и была воспринята современниками главным образом как один из ее эпизодов. Все волнения, вызванные на Западе русской революцией, относились почти исключительно к тем последствиям, которые она могла повлечь для хода военных действий. И Четверное согласие, и Четверной союз приветствовали февральскую революцию, хотя и по разным причинам: первые надеялись, что с устранением непопулярного царя Россия станет воевать более энергично, вторые — что она, наоборот, выйдет из войны. Октябрьский переворот был, конечно, с энтузиазмом воспринят в Германии. В странах Четверного согласия он получил неоднозначную оценку, но никакой тревоги не вызвал. Ленин и его партия были неизвестными величинами, и никто не воспринял всерьез их утопические планы и заявления. Преобладающим, особенно после Брест-Литовска, было мнение, что большевики являются ставленниками Германии и исчезнут с политической арены одновременно с окончанием войны. Правительства всех без исключения европейских стран сильно недооценивали жизнеспособность большевистского режима и ту угрозу, которую он представлял для порядка в Европе.

Поэтому ни в заключительный год первой мировой войны, ни по окончании перемирия не было предпринято никаких попыток освободить Россию от большевиков. До ноября 1918 года великие державы были слишком поглощены борьбой друг с другом, чтобы беспокоиться о событиях, происходивших в далекой России. Время от времени раздавались отдельные голоса, утверждавшие, что большевизм представляет смертельную угрозу для западной цивилизации. Особенно сильны они были в немецкой армии, которая на собственном опыте знала, что такое большевистская агитация и пропаганда. Но даже немцы в конце концов пренебрегли своими далеко идущими опасениями во имя сиюминутных выгод. Ленин был абсолютно убежден, что после заключения мира все воевавшие страны объединят усилия и организуют против его режима международный крестовый поход. Но его опасения оказались беспочвенны. Активно вмешались только англичане, выступив на стороне антибольшевистских сил, однако действовали они без особого энтузиазма, в основном по инициативе одного человека — Уинстона Черчилля. Усилия их не были, впрочем, ни последовательными, ни упорными, так как сторонники примирения были на Западе сильнее, чем сторонники военного вмешательства, и к началу 1920-х годов европейские державы заключили с коммунистической Россией мир.