Аналогичные наблюдения можно сделать и в отношении положения человека в пространстве и времени, то есть в сфере историописания. В Египте и Месопотамии вели анналы и хроники – разрозненные записи о том, что произошло в правление конкретного царя или в конкретном году, однако они никогда не пытались проникнуть вглубь, к историческим истокам явления, или объяснить цепочку событий, приведших к этому факту. Согласно их картине мира, вещи происходили потому, что того хотели боги, а воля богов не требовала ни философского, ни логического анализа. Евреи, хотя и имели аналогичный интерес к хроникам своих царей, составили последовательную историю от начала начал, сопроводив ее на всем протяжении чем-то вроде философского осмысления. При этом все же сохранялось мифологизированное сознание, поскольку еврейская философия подразумевает непрерывное присутствие и деятельность бога. Греки первыми охарактеризовали историю как набор последовательных процессов, в основе которых лежат объективные причины. Греки и в меньшей степени евреи самостоятельно предоставили человеку возможность соперничать с богами, позволив ему самому разобраться в происходящем. Это был разрыв с прошлым.

Что касается области религии и этики, утверждалось, что источник нашего морального наследия лежит в Древнем Египте, поскольку египтяне признавали значимость простого человека и настаивали на его священном праве на справедливость. Мы увидели, что это действительно было важно в Первый переходный период. Конфликт между правами группы и правами отдельной личности, по поводу которого до сих пор ведутся споры, оставался открытым вопросом, начиная с эпохи Древнего и заканчивая периодом Нового царства. В ответ на абсолютную централизацию, сложившуюся в эпоху раннего Древнего царства, стал делаться акцент на права каждого отдельного человека. С течением времени власть перестала быть исключительно правом и начала ассоциироваться с социальной ответственностью, а фараон – с добрым пастырем, терпеливо и добросовестно пасущим свои стада.

Однако мы увидели, что эра социальной справедливости завершилась с восстановлением политической стабильности и процветания и что фараон в конце Среднего царства вновь получил свои исключительные права. Более того, всеобщее чувство неуверенности, возникшее при вторжении гиксосов и сохранившееся при в период Нового царства, в сущности, положило конец отстаиванию прав индивидуума и заставило каждого египтянина дисциплинированно и покорно принять превосходство государства. Награду за эту уступку индивидуум должен был получить не в этом, а в ином мире. Таким образом, египтяне изобрели социальное сознание, но позабыли об этом открытии задолго до того, как оно могло быть передано другим народам. Евреи и греки должны были самостоятельно осознать, насколько велика ценность отдельной личности.

Мы уже видели, что вопрос о монотеизме в Египте довольно сложный, что якобы монотеистическая вера не имеет ни корней, ни продолжения в пределах страны и что речь шла о почитании природы с небольшим этическим наполнением. Если такой довод верен, то концепция бога Эхнатона не могла бы быть передана евреям. С другой стороны, нам известно, что при контактах с иноземцами доминировала идея об универсальности бога и таким образом Египет мог обмениваться концепциями со своими азиатскими соседями, что могло стать путем к монотеизму. Этот аргумент является более общим и напрямую не опирается на заявление о передаче идеи о едином, универсальном и добром боге, одновременно являющемся отцом всех людей. У Эхнатона не было такого бога, этот царь не развил идею о том, что Атону должны поклоняться все люди без исключения, и после его смерти культ этого божества, был назван ересью и предан забвению. Бог евреев был совершенно не похож на Атона.

Мы не располагаем свидетельствами того, что египтяне распространяли свою культуру или старались навязать другим народам свой жизненный уклад, как это делали греки, арабы или западные европейцы, хотя у них были все средства для этого. Египет уже к 1400 г. до н. э. обладал колониями в таких местностях, как район четвертого порога, Библ в Финикия, Бейт-Шеан в Палестине. В долину Нила были приведены тысячи чужеземных пленников. К 600 г. до н. э. в Египте появились колонии греков и евреев. Люди, живущие бок о бок, учатся друг у друга. Согласно письменным источникам, египетские медики были очень востребованы в других странах, они путешествовали по Малой Азии и Персии, практикуя свое высочайшее[413]. Без сомнения, такие контакты были средством заимствования египетских форм культуры жителями других стран и привнесения иноземных элементов в Египет. Так, чужеземные пленники, оказавшиеся в Египте, были привезены туда как рабы и не стремились интегрироваться в египетскую культурную среду. Однако нас не интересуют иммигранты, растворившиеся в египетской культуре. Также неинтересна нам и передача форм и техник. Мы рассматриваем заимствование образа жизни, в основе которого лежат дух и интеллект. У нас нет свидетельств того, что жители Египта, взаимодействуя с другими культурами, проявляли какой-то интерес к навязыванию им своего жизненного уклада[414]. К этому времени характерная для более раннего времени терпимость уступила место имперскому высокомерию, а творческий энтузиазм – ревнивому сохранению обломков прошлого. После 1000 г. до н. э., когда более молодые культуры обрели способность учиться, египетская культура впала в стагнацию, закоснела и приобрела склонность напускать таинственность, когда речь заходила о ее славном прошлом. Ей осталась лишь память, в которую она вцепилась с ревнивой яростью. Нет худшего учителя для молодой и любопытной культуры.

Осталось разобраться еще с одним вопросом: можно ли передать что-либо жизненно важное от одной культуры другой? Внутренняя суть общества настолько зависит от времени и места, что в других условиях она просто не сможет существовать. То, что делает египтянина, или еврея, или француза, или американца самим собой, происходит из уникального опыта, полученного в конкретном месте, в конкретное время и при определенных обстоятельствах. Например, проблема соотношения прав государства и индивидуума должна рассматриваться с учетом истории того или иного народа. Культура может заимствовать формы выражения у других только тогда, когда достигнет определенной степени развития. Когда народ, живущий в более поздний период, достигает определенного отношения к своим богам, он может перенимать гимны и церемонии у своего предшественника. Если он определился с тем, какими должны быть отношения между властью и народом, то он может заимствовать институты и законы у ранних народов. Это позволяет культуре развиваться более быстрыми темпами, а достижениям прошлых лет – накапливаться. Иными словами, одна культура может развиваться благодаря другой. Более того, культура, уже достигшая самостоятельно определенной степени зрелости, может заинтересоваться аналогичным опытом, полученным кем-то еще. Такая любознательность характерна для греков времен Геродота, когда они уже обрели индивидуальность и сравнивали себя с другими народами. Подобные исключения не противоречат возможности того, что основные верования, идеи и менталитет конкретной культуры являются скорее предметом самостоятельных изысканий, чем наследуются от других культур.