— Ты закончил? Теперь я скажу!

Тут сообщница старого негодяя решила вмешаться и даже попыталась заговорить медоточивым голосом. Чтобы представить себе ее голосок, достаточно вспомнить, с каким звуком пила примеривается к дереву перед тем, как в него вонзиться.

— Послушай, Клаус, — проскрипела она, — послушай, что скажет господин полковник Фугас. Ты сам увидишь, какой он разумный человек. Он и не думает разорять таких бедных людей, как мы. Господи, да он на это не способен! Он человек благородный и ему ничего не нужно! Он достойный офицер великого Наполеона (прими, Господи, его душу!).

— Довольно, старая! — сказал Фугас, прервав энергичным жестом ее пламенную речь. — В Берлине точно рассчитали всю сумму полагающегося мне капитала и процентов.

— Процентов! — завопил Мейзер. — Где, в какой стране, под каким небом сейчас платят проценты за пользование деньгами? Такое бывает среди коммерсантов, но у друзей так не принято! Никогда, вы слышите, никогда, дорогой мой полковник! Что сказал бы мой бедный дядя, взирающий на нас с небес, если бы узнал, что вы требуете проценты за его наследство?

— Да помолчи ты! — вмешалась жена. — Господин полковник только что тебе сказал, что и слышать не хочет ни о каких процентах.

— Заткнитесь вы оба, сороки неугомонные! Я умираю с голоду и не захватил с собой чепчик, чтобы здесь переночевать!.. Дело вот в чем. Вы мне должны много денег, но сумма не круглая, состоит из нескольких частей, а я люблю, когда все просто. К тому же мне много не надо. Себя и свою жену я и так могу обеспечить. Мне нужно лишь позаботиться о моем сыне!

— Прекрасно, сударь! — воскликнул Мейзер. — Я возьму на себя образование ребенка!..

— Однако все десять дней, что я провел на этом свете после моего воскрешения, я отовсюду слышу одно и то же слово. И в Париже, и в Берлине только и твердят, что о миллионах. Людям теперь больше не о чем говорить. У всех миллионы лезут из ушей и изо рта. Поскольку все только об этом и твердят, мне тоже стало интересно, с чем едят это блюдо. Дайте мне миллион, и мы квиты!

Чтобы представить себе, сколь пронзительны были крики, которые полковник услышал в ответ на свое предложение, сходите в Зоологический сад, причем обязательно в те часы, когда там обедают хищные птицы, и попытайтесь вырвать из их клювов мясо. Но Фугас был не из тех, на кого действуют крики. Он заткнул уши и остался непоколебим. Мольбы, увещевания, ложь, лесть, угодничество лились на него, словно дождь на цинковую крышу. В десять часов вечера Фугасу стало ясно, что компромисса достичь невозможно. Он взял шляпу и сказал:

— Доброй ночи. Теперь я не согласен на миллион. Подавайте мне два миллиона с хвостиком. Будем судиться. А я пошел ужинать.

Он уже спускался по лестнице, когда мадам Мейзер опомнилась и сказала мужу:

— Позови его и отдай ему его миллион.

— Ты с ума сошла?

— Главное не волнуйся.

— У меня рука не поднимется.

— Господи, как глупы эти мужчины! Сударь! Господин Фугас! Господин полковник Фугас! Поднимитесь к нам, прошу вас! Мы согласны на все, что хотите!

— Черт побери! — сказал он, вернувшись в столовую. — А раньше вы не могли до этого додуматься? Хорошо, гоните монету!

У мадам Мейзер вновь прорезался медоточивый голос, и она объяснила полковнику, что у таких бедных капиталистов, как они, не бывает в кассе миллиона.

— Вы ничего не потеряете, дорогой мой, если немного подождете! Завтра вы получите всю сумму наличными. Мой муж выпишет вам чек на обслуживающий нас банк в Данциге.

— Но… — начал было несчастный Мейзер.

Тем не менее он подписал чек, поскольку безгранично верил в практический гений своей Катрин. Старуха попросила Фугаса присесть за стол и продиктовала ему текст расписки в получении двух миллионов в порядке окончательных расчетов по накопившейся задолженности. Можете быть уверены, дорогой читатель, в том, что в стандартных юридических оборотах она не пропустила ни одного слова и позаботилась, чтобы все соответствовало прусскому гражданскому кодексу. Текст расписки, написанной рукой полковника, занял три страницы большого формата.

Уф! Он подписал расписку, парафировал каждую страницу и в обмен получил чек, в котором Никола расписался на его глазах.

— Знаешь, — сказал он старику, — не такой ты и арап, как меня уверяли в Берлине. Дай пять, старый жулик! Обычно я подаю руку только приличным людям, но сегодня готов сделать одно небольшое исключение.

— Сделайте два исключения, господин Фугас, — смиренно сказала мадам Мейзер. — Согласитесь разделить с нами наш скромный ужин.

— Черт побери, старая, не откажусь. В моей гостинице ужин давно остыл, а ваши блюда, что греются на плите, пахнут так, что у меня даже улучшилось настроение. К тому же у вас тут немало стеклянных флейт, на которых Фугас не прочь сыграть приятную мелодию.

Почтенная Катрин велела служанке поставить еще один прибор, а самой отправляться спать. Полковник несколько раз сложил чек папаши Мейзера, сунул его внутрь пачки банковских билетов и уложил все это богатство в бумажник, подаренный любимой Клементиной. В этот момент часы в столовой прозвонили одиннадцать.

В половине двенадцатого весь мир уже представлялся Фугасу в розовом цвете. Он громко хвалил рейнское вино и благодарил семейство Мейзеров за гостеприимство. В полночь он признался, что уважает их обоих. В четверть первого Фугас полез целоваться, в половине первого принялся славословить своего благодетеля и друга Жана Мейзера, а узнав, что Жан Мейзер умер в этом доме, не смог сдержать слез. В без четверти час он захотел исповедаться и заговорил о своем сыне, которого решил осчастливить, и о ждущей его невесте. В час ночи он попробовал знаменитый портвейн, за которым мадам Мейзер сама спустилась в погреб. В половине второго у него стал заплетаться язык, взор затуманился, некоторое время он боролся с опьянением и со сном, затем объявил, что хочет рассказать о русской кампании, пробормотал имя императора и сполз под стол.

— Хочешь верь, хочешь нет, — сказала мадам Мейзер своему мужу, — но тот, кто явился в наш дом, вовсе не человек. Это дьявол!

— Дьявол?

— Разве стала бы я тебе советовать, чтобы ты выдал ему миллион, если бы это было не так? Я слышала голос. Он сказал: «Если вы не подчинитесь этому посланцу ада, то оба сегодня же умрете». Поэтому я и позвала его, когда он уже был на лестнице. Если бы мы имели дело с человеком, я велела бы тебе судиться с ним