«И кампания Капниста, и ее капиталы, — докладывал русский посол в Лондоне (30.07.1898), — в действительности — английские». Русские, якобы, учредители компании, в том числе граф Капнист, «лишь номинально могут считаться стоящими во главе дела». Таким путем Англия намеревается «не только устранить сопротивление России, но и заручиться… поддержкой в Константинополе». Чтобы «еще больше скрыть английский характер этого предприятия, предварительные меры по реализации проекта будут приниматься из Парижа. Там даже образован синдикат… с капиталом в 150 000 франков. Деньги эти — также английские». В руководстве синдиката — один русский, проживающий в Париже (36).

В августе 1898 г. министр иностранных дел России, граф Михаил Николаевич Муравьев, информировал русского посла в Константинополе (телеграммой от 04.08.1898), о том, что «группа Капниста» представляла собой «замаскированное предприятие английского капитала». Отметил, что граф Владимир Капнист действовал в интересах британской компании, и что строительство указанной железной дороги должно было стать «исполнением давнишнего желания англичан соединить Средиземное море с Евфратом». Дорога эта, резюмировал М. Н. Муравьев, — не в интересах России. «Она направлена против нас как в экономическом, так в особенности и в военном отношении». И ввиду всего сказанного выше «графу Капнисту следует отказать во всяком содействии» (37).

В развернутой депеше по данному вопросу 1-го Департамента МИД Российской империи послу в Константинополе Ивану Алексеевичу Зиновьеву (от 06.08.1898) прямо говорится, что «роль графа Капниста во всем этом деле» состояла «исключительно в том, чтобы служить прикрытием чисто английскому предприятию». Новая железная дорога, подчеркивалось в депеше, «обещает быть весьма выгодной для Англии во всех отношениях». Так, она, определенно усилила бы влияние Англии в Персии, и увеличила бы, в случае ее реализации, «шансы торговой конкуренции» Англии с Россией, «открыв ей доступ в эту страну со стороны Средиземного моря». Помимо всего прочего, дорога эта служила бы «запасным путем для сношений Англии с Востоком на случай закрытия Суэцкого канала» (38).

В 1906 г. Министерство иностранных дел России возглавил Александр Петрович Извольский. Акцент в предложенной им новой программе российской внешней политики на Востоке ставился на урегулировании англо-русских противоречий и, как следствие, — на ликвидации «наследия графа Ламздорфа в Азии». В русле такой политики Россия отошла от ее активной деятельности в зоне Персидского залива вообще и на Аравийском полуострове в частности. Позиции, приобретенные там, утратила; и «русский след» надолго затерялся в песках Аравии.

В контексте событий русско-японской войны Российская империя оказалась перед необходимостью нахождения политических компромиссов с Англией, в том числе в «персидско-аравийском регионе». Лондон настойчиво ставил тогда перед Санкт-Петербургом вопрос о «размежевании сфер влияния в Азии» — с акцентом на сворачивании действий России в Персидском заливе.

Подписание 31 августа 1907 г. англо-российского соглашения знаменовало собой окончание многолетней игры политико-дипломатических шахмат между Лондоном и Санкт-Петербургом в бассейне Персидского залива. России в силу складывавшихся тогда обстоятельств и в соответствии с данным соглашением уйти из Персидского залива все же пришлось. Вместе с тем, дипломатии английской добиться того, чего она так страстно желала, то есть включения в соглашение специального положения о Персидском заливе, как о зоне английского влияния, не удалось. Признав за Англией в качестве таковой юг Персии, Санкт-Петербург притязания Британской империи на монополию в Персидском заливе отклонил (39).

Отправной точкой восстановления российско-аравийских отношений — с упором на Хиджаз и Йемен — можно считать Лозаннскую конференцию (ноябрь 1922 — июль 1923 гг.). Эти две страны в тот период внешней политики Советской России, во времена маниакальной увлеченности большевиков идеей «всемирной революции», рассматривались Москвой в качестве «опорных пунктов» и «действенных инструментов» по «противостоянию в мусульманском мире» наступательной политике Англии и Франции на Востоке.

Что касается конкретно Бахрейна, то дипломатические отношения между нашими странами (Королевством Бахрейн и Советским Союзом в то время) были установлены 29 сентября 1990 г.; официально Российскую Федерацию Бахрейн признал 28 декабря 1991 года. Посольство России в Манаме действует с 1 января 1993 г. В декабре 2008 г. состоялся первый в истории двусторонних отношений официальный визит в Россию короля Бахрейна, шейха Хамада ибн ‘Исы Аль Халифы. В октябре 2014 г. он еще раз побывал в России; встречался с президентом В. В. Путиным в Сочи. В конце апреля 2014 г. Россию посетил наследный принц Бахрейна, шейх Сальман ибн Хамад ибн ‘Иса Аль Халифа.

Действует межправительственное соглашение о торговле, экономическом и техническом сотрудничестве (с апреля 1999 г.), а также соглашение о поощрении и защите капиталовложений. Российский фонд прямых инвестиций подписал меморандум об инвестиционной деятельности с Бахрейнским суверенным фондом «Мумталакат». Имеется соглашение о поставках российского газа.

Товарооборот между Россией и Бахрейном невысокий. В период 2002–2005 гг. он не превышал 2 млн. долл. США (ежегодно). В 2010 г. составил 2,4 млн. долл., а в 2011 г. — 13, 5 млн. долл. США. В 2014 г. перевалил за 20 млн., а в 2016 г. достиг 61,3 млн. долл. США.

На Бахрейне работает несколько компаний с российским участием: СП «НОП» (производство удобрений); «Рэд Сквеар Индастриз» (строительные подряды) и «Галф Оверсиз Компани» (разведка нефти и газа) (40).

Персидско-аравийская одиссея Франции

Внимание Парижа к зоне Персидского залива стало проявляться в XVII веке, когда для разворачивания деятельности в «восточных морях» была основана знаменитая Французская Ост-Индская компания (1664). В фокусе ее внимания находились Индия, Персия и Маскат.

В 1696 г., стремясь укрепить свои торговые позиции в Персии, французы предложили шаху помощь в захвате Маската — в обмен на обещание выгнать из Бендер-Аббаса, где располагалась их фактория, Датскую Ост-Индскую компанию, деятельного и ловкого, как они сами ее называли, соперника-конкурента в Персии. Представляется, что выполнить такое обещание французы едва ли смогли бы, так как достаточными военно-морскими силами в регионе тогда не располагали. Вместе с тем, демонстрация готовности помочь шаху позитивно отразилась на их с ним отношениях.

Другим важным шагом Франции по активизации деятельности в зоне Персидского залива явилось разрешение, полученное ею от Османской империи на присутствие в Месопотамии, увенчавшееся открытием консульств в Багдаде (1740) и в Басре (1769). Первым дипломатическим представителем Франции в Месопотамии и прилегающих к ней областях Аравии стал епископ Балейя. Как и первый консул в Басре, он был из французских монахов. Появились они в Месопотамии в 1623 г., рассказывает в своем увлекательном сочинении «Ирак Арабский» первый русский консул в Басре Александр Алексеевич Адамов. Прибыли из Исфахана, где располагалась их духовная миссия. Назначение французских консулов в Басре из числа монахов, «проводников латинианства в Месопотамии», пишет А. Адамов, продолжалось до 1869 г., а в Багдаде — до 1781 г. (41).