— Еще одна причина, чтобы тебе не доверять, — заметил шаман.

Девону страшно захотелось столкнуть шамана с крыши, и он глубоко вздохнул, чтобы потушить вспыхнувший гнев. Отравитель постепенно научился контролировать действие ангельского вина. Сознание его словно сжималось вокруг раскаленного ядра внутри тела. Гнев все еще вспыхивал в моменты, когда отравитель меньше всего ожидал этого, но теперь он мог с собой справиться.

Всадник ударил, и мяч перелетел на противоположный край площадки. Лошади подняли в воздух облака пыли, когда остальные игроки рванулись за мячом.

— Выжившие рассказали, что толстый священник поднял против нас целый город. Самая великая армия в истории готовится к наступлению. Но тело его было завернуто в шелка и пахло нежными цветами, словно то была женщина, а не мужчина. — Батаба снова увлекся игрой. — Мы уже и не ожидали найти у него яйца.

Звонкие возгласы полетели в воздух. Еще один игрок забил гол. Девона начинало тошнить.

В следующий момент Зуб вздрогнул. Сначала крыша начала трястись, затем вибрация стихла и уступила место глубокому ритмичному гулу. Трубы зашипели, и в воздух вырвались тучи пыли.

— Пришло время, — сказал шаман, — идти на войну.

В кромешной темноте нечем было смерить ход времени, кроме звонких капель воды в глубине коридора и тошнотворного запаха из соседней камеры.

Рэйчел перестала звать Дилла.

Обняв колени, она сидела на мокрых камнях, вздрагивая при каждом падении капли и стараясь ни о чем не думать. Сидеть тихо. Стоило только шевельнуться, как оковы безжалостно впивались в ногу, а синяки и ссадины начинали болеть с новой силой. Горло распухло, желудок свело от голода. Тарелку мяса Рэйчел швырнула вслед тюремщикам вместе с отчаянными проклятиями. Никто так и не пришел подобрать тарелку. Кувшин с водой опустел. Рэйчел хотелось пить. Карнивал тоже. Ангел пила первой.

Поначалу спайн пыталась сфокусироваться, унестись мысленно из темной камеры к туманным лесам Шейла, к холмам Клуна, усеянным игрушечными, словно из детской сказки, белыми домиками и садами. Унестись к местам, о которых она грезила, еще будучи ребенком. Но мысли были неуловимы, словно дымок тонкой свечи на ветру. Каждый раз оковы тянули ее за ногу в темноту и сырость.

Рэйчел погасила фонарь, чтобы не тратить масла. Ей показалось, что в темноте промелькнула Карнивал. Может быть, просто обман зрения. Карнивал, нахмурившись, уже несколько часов сидела в тишине. Лишь дыхание, короткое, голодное дыхание слышалось из противоположного угла камеры.

— Карнивал?

Молчание.

— Сколько осталось?

Ангел процедила сквозь стиснутые зубы:

— Зачем мне тебя предупреждать?

Карнивал уже не удавалось полностью отстраниться от своего голода. Гнев наполнял ее вены. Карнивал сделалась замкнутой и раздражительной, готовой взорваться в любую секунду, словно сжатая пружина.

— День?

— Меньше. — Рэйчел обдало потоком воздуха, когда ангел расправила крылья, чтобы размять затекшие мышцы. Она громко вздохнула и прохрипела: — Еще раз попробуй прутья. Пробуй… изо всех сил.

Рэйчел неуверенно поднялась на ноги и на ощупь нашла решетку. Каждое движение причиняло телу нестерпимую боль. Цепь заскрипела по каменным плитам. Рукой Рэйчел нашла прут и попыталась плечом протиснуться в узкий зазор. Она взвыла от боли.

Толстые металлические прутья не поддавались.

Задыхаясь, Рэйчел повалилась на колени.

— Безнадежно. — Она ударила кулаком по решетке.

Дыхание Карнивал заметно участилось.

— Зачем? — спросила Рэйчел. — Зачем оставлять нас так? Если они хотят посмотреть, как ты меня прикончишь, чего они ждут?

— Не они, — прошипела Карнивал. — Оно.

— Ульсис?

— Не знаю! — взорвалась Карнивал. — Заткнись! Закрой рот!

Рэйчел поднялась на ноги и снова попробовала протиснуться через прутья, обеими ногами упершись в каменный уступ. Она задыхалась при каждом движении.

Ничего не выходило.

Выбившись из сил, Рэйчел опустилась на пол.

— Если бы мы вдвоем…

Карнивал зарычала.

— Помоги мне!

Рэйчел услышала движение, скрип цепи, и внезапно рука крепко сжала ее запястье.

Но как она?…

— Не смей, — прошипела ей на ухо Карнивал, — приказывать мне.

— Ты делаешь мне больно.

— Да.

У Рэйчел перехватило дыхание. Темнота казалась непроницаемой, наполненной ненавистью и злобой. Спайн потянулась за мечом, но вспомнила, что они забрали все: ножи, дротики, яды. Даже бамбуковые трубки. Без оружия девушка почувствовала себя совершенно обнаженной.

В конце концов ангел расслабила руку. Цепь заскрипела и поползла в дальний угол камеры.

— Можно задать тебе вопрос? — спросила Рэйчел.

— Нет.

— Ты когда-нибудь давала нищему крысу?

— Что?

— Забудь. — Рэйчел потерла распухшую лодыжку и продолжала: — Я говорю про слепого, про глюмана. Ты дала ему крысу и сказала, что это ягненок.

— Ты ему поверила?

— Нет… Я не знаю.

— Почему нет? — прорычала Карнивал. — Я и хуже делала. Убивала нищих, пьяниц и шлюх, богатых, солдат и детей. — И тихо прошипела: — Даже спайнов.

— Должно быть, ты совсем одинока.

Молчание.

— Поговори со мной.

— Думаешь, это тебя спасет? Ошибаешься.

— Отлично. — Рэйчел нащупала фонарь и повернула кремневое колесико. — Если ты меня все равно убьешь, я хотя бы насмотрюсь на тебя.

Загорелся свет, и тени, словно черные пальцы, поползли через коридор. Карнивал отвернулась, спрятав голову руками.

— Если ты отказываешься, говорить буду я.

— Мне плевать.

— До последней капли крови, пока не придет время?

Карнивал вздрогнула.

Рэйчел стало неловко за свою выходку. Она замолчала, пытаясь подобрать слова, чтобы начать разговор. Наконец проговорила:

— Мой отец был замечательным человеком. Это без сантиментов. Мать скончалась от неизвестной болезни, когда мне было восемь лет. В жизни так бывает.

— Заткнись! — зарычала Карнивал. — Думаешь, я буду слушать этот бред?

— Мне все равно.

Ангел замолчала и начала громко сопеть.

— Нашей семье принадлежит домик в Ивигарте. В саду растет тонкое дерево. Пруд зарос водорослями и ряской. Ничего особенного. В детстве я играла с детьми других офицеров. Мы воровали яблоки, мучили тетушек, заставляли малявок есть тритонов — детство как детство.