— Я тоже сейчас рассматриваю эти записи, для этой цели я изобрел три новых вида анализа. Во время передачи из кабинки Благотворительных в нашу локальную систему не было ни малейшей возможности воздействовать на информацию. Если же изменения вносились во время чтения, это должно было делаться через каждую пико-секунду работы основной цепи. Чтобы внести такие серьезные изменения за столь короткий промежуток времени, требуется особая технология компрессии данных, которая лежала бы за пределами возможного по теории Планка. Теоретически подобное редактирование с компрессией данных возможно только в условиях, которые ученые называют нерациональным континуумом. Подобное можно представить лишь внутри горизонтальной сингулярности либо в ахронических условиях большого удара. Современной науке неизвестен способ прохождения информации в таких условиях, а также неизвестны случаи передачи информации из сингулярности без искажения.

— Другими словами, это нереально, — подвела итог Тау Продолженная.

Навуходоносор опустил взгляд.

— Да, для современной технологии это невозможно.

Кес Сатрик Кес впервые заговорил. Он говорил бесстрастно, четко, педантично:

— Я считаю, что обе точки зрения равноценны. Фаэтон утверждает, что его преследует инопланетянин, располагающий софотехнологией, которая, по мнению Фаэтона, достаточно сложна, чтобы уничтожать или фальсифицировать все свидетельства своего присутствия. Вторая точка зрения, основанная на просмотренной записи, состоит в том, что Фаэтон в порыве отчаяния фальсифицировал свою память и стер воспоминания о содеянном. Обе точки зрения одинаково убедительно объясняют увиденное нами, обе вполне логичны. Как мы знаем, если есть два равноценных объяснения одного и того же явления, следует выбрать то, которое требует меньше гипотетических допущений. Естественно, я считаю более вероятным, что человек сфальсифицировал свои воспоминания (такое происходит постоянно), нежели вариант, где пришелец из совершенно неизвестной цивилизации (такого нам еще ни разу не приходилось видеть) вдруг занял враждебную позицию по отношению к нам. Почему-то пришелец этот выбрал для нападения именно Фаэтона, при этом он достаточно знаком с нашими протоколами и системами, чтобы подделывать записи и воспоминания с многоуровневой защитой, а Разум Земли не может его обнаружить. При отсутствии дополнительных доказательств я, конечно, склоняюсь к тому, что версия Фаэтона верна. Только исследование разума Фаэтона напрямую может служить дополнительным доказательством, и только оно может изменить наше мнение. Но я полагаю, что Фаэтон, чтобы не разрушать свои иллюзии, не согласится на такое исследование.

— Угроза вполне реальна. Хотя пока ее вижу только я, — ответил Фаэтон. — Я не решусь установить прямую связь с Ментальностью. Софотек Ничто уже показал себя, и я только что видел результаты.

Взгляд его был безжизненным, голос тихим, он уже знал, что ему не поверят.

Остальные Наставники не стали утруждаться столь тщательным анализом, как Кес Сатрик Кес. Многие из них даже не стали записывать его речь, не стали высказывать свое мнение, они просто проголосовали в поддержку вечного и абсолютного изгнания Фаэтона.

— У тебя ярко выраженные параноидальные галлюцинации, — услышал он голос Гелия у себя в ушах. — Открой глубинные структуры исследования разума, мы сможем тебе помочь. Мы можем вырезать все эти воспоминания из твоей памяти. Возможно, это последний шанс для тебя, Наставники уже голосуют.

Фаэтон покачал головой. Нет у него никаких галлюцинаций.

Тут ему пришла в голову странная мысль: может быть, всякий раз, когда объявлялся этот внешний враг и его обнаруживали, жертвы считали свои воспоминания ложными и стирали их? Не исключено, что подобных нападений совершены уже тысячи или даже миллионы, но никто не стал о них сообщать.

И снова в ушах зазвучал голос Гелия, напряженный, страдальческий.

— Не отказывайся, сын! Позволь, я изменю твой разум! У меня есть подходящая программа реконструкции, она может моментально изъять все ложные воспоминания и представления. Не заканчивай свою жизнь, как Гиацинт Септимус! Умоляю тебя, сын! Ради моей любви к тебе!

— Нет, отец. Я не изменю своего решения. Ни относительно моей памяти, ни относительно моего корабля, ни относительно моей мечты. А если ты меня любишь, ты должен меня понять.

Пауза.

— Боюсь, что я тебя понимаю, мой храбрец, глупый храбрец, мой любимый сын. Боюсь, я слишком хорошо тебя понимаю… — Голос его прервался. Фаэтон посмотрел вокруг.

В комнате стояла тишина. Один из голосующих задал ему какой-то вопрос.

— Простите, не могли бы вы повторить, — извинился Фаэтон. — Мое сознание было только что в другом месте.

Ему хотелось повернуться в сторону отца и посмотреть на него, но он не мог решиться.

Вопрос задавала Ао Просперо Цирцея из Зооантропного Воплощения Сборища.

— Меня не очень интересуют вопросы, которыми заняты уважаемые Наставники. Мне не важно, несете ли вы мир и надежду, говорите ли вы правду или сами себя вводите в заблуждение. Для меня самый важный вопрос вот в чем: почему вы выбрали это имя?

— Вы спрашиваете меня о моем имени? — удивился Фаэтон.

— Именно. Знать истинное имя значит иметь над ним власть. Вы назвали себя в честь Фаэтона, сына бога Солнца. Он взял на себя непосильную задачу. Гордый и неосмотрительный, он потребовал у отца его повозку, само Солнце, но не смог справиться с лошадьми. Его швыряло то вверх, то вниз, он жег то землю, то небо. И тогда мир возопил, люди просили Юпитера сбить Фаэтона молнией. Зачем вы взяли имя, которое символизирует гордость и безрассудство?

Фаэтон улыбнулся.

— Вот что я скажу. На самом деле все было не совсем так. Фаэтон не сжег мир, в конце концов, мир все еще жив. Нет, просто Юпитер испугался, когда смертный взял в руки поводья солнечной повозки. Юпитер почувствовал ревность — обычный человек пытается править божественными лошадьми?! Он испугался, как бы чего не вышло. И, не дав юноше испытать себя, он метнул в него молнию и убил на самом взлете. Фаэтон даже не успел полетать. И в чем же мораль этой истории? Моя версия такова: не позволяй богам или людям, возомнившим себя богами, приближаться к тому месту, где они хранят молнии.

Чародейка улыбнулась и повернулась к Навуходоносору:

— Если я проголосую за Фаэтона, я буду единственной, кто так поступил? И все равно я проголосую за него, он мечтатель. Возможно, он параноик, но его мечта и его сумасшествие сильнее нашего здравомыслия и нашей правды.

Это был последний поданный голос. Софотек Навуходоносор поднял жезл.

— Фаэтон, некогда Радамант, голоса подсчитаны. Хотите ли вы что-то сказать перед тем, как объявят приговор?

— Да, — ответил Фаэтон. — Но у меня не заявление, а вопрос. Вы верите, что я прав? Лично вы, Навуходоносор?

— В мои служебные обязанности не входит высказывать свою точку зрения. Колледж Наставников должен представлять только человеческий дух, человеческое здравомыслие и человеческое достоинство. Колоссальный прогресс технологии может стереть с лица земли многое из того, что цените вы, люди. Есть такие вещи, которые люди любят просто так, машинная логика здесь бессильна. Очень важно, чтобы колледж Наставников всегда оставался в человеческих руках, важно, чтобы мое мнение никак не влияло на решения Наставников.