Хоремсеб был действительно болен, душой и телом. Потрясения того ужасного вечера совершенно истощили его силы и до такой степени смутили его ум, что он никак не мог привести в порядок свои мысли. В течение нескольких дней он лежал в постели, мрачный и убитый, обдумывая то, что видел, и стараясь сориентироваться и разобраться в хаосе этой будущей жизни, где были так странно перемешаны величие и страдание.

В конце концов природа взяла свое. Вдохновленный гордостью и тщеславием, он объяснил все к своей чести и славе, добродушно допуская, что в бесконечном течении его жизни могло встретиться и несколько капель горечи. Но организм его был еще слишком истощен, чтобы он мог продолжать обычные развлечения.

Наконец вечером на одиннадцатый день Хамус пришел к Изисе и попросил ее приготовиться разделить ужин с господином. Пытаясь совладать с нервной лихорадкой, девушка нарядилась, чтобы встретить самую опасную минуту своей добровольной миссии. Помогут ли ей боги устоять под действием губительного аромата и уберечься от яда, который подадут ей? Голова кружилась при мысли, что она поддастся влиянию чар и будет вынуждена любить преступника, погубившего ее родных, которого она смертельно ненавидела.

Горячая молитва подкрепила ее. Бессмертные не могли отказать в покровительстве такому правому делу. Поэтому, когда Хамус пришел за ней и отвел ее в галерею, к Изисе вернулись спокойствие и силы, и она приготовилась разыграть любовь и смирение перед тем, кого жаждала погубить. Скоро она увидела князя, приближавшегося в сопровождении своей обычной свиты. Он был очень бледен, но бесстрастен. Его жесткий, ледяной взгляд скользил по галерее, отыскивая свою новую жертву. Охваченная нервной дрожью, Изиса преклонила колени и, скрестив руки на груди, склонила голову до земли. Тонкие, холодные пальцы тотчас же схватили ее руку, и звучный, нежный голос вкрадчиво сказал:

— Встань, прекрасное дитя. До сегодняшнего дня нездоровье мешало мне приветствовать тебя.

Изиса встала, но встретив устремленный на нее пылающий насмешливый взгляд, опустила голову. Хоремсеб улыбнулся:

— Возьми эти розы и следуй за мной, малютка. Но я еще не знаю, как зовут тебя.

— Изиса! — прошептала она.

— Прекрасное имя, — сказал князь. — Своими прелестями ты можешь соперничать с великой богиней, носящей это имя.

Ужин проходил, как всегда. Несмотря на все старания Изисы не вдыхать благоухание отравленных роз, удушливый аромат, распространяемый князем и всем, что его окружало, болезненно действовал на девушку. Какая — то тяжесть и слабость сковали ее тело, и сердце сжималось от тоски и смутного ужаса. После ужина перешли в сад, в павильон. Изиса присутствовала при танцах на лужайке, причем ей удалось вылить в вазу с цветами губительное питье, предназначенное ей. Хоремсеб ничего не заметил и спокойно отправился на прогулку по Нилу.

Следующий день прошел так же, как и накануне. Только вместо зрелища на лужайке, Изиса присутствовала на маленькой, но, впрочем, не менее отвратительной оргии, закончившейся смертью молодой и красивой рабыни. Охваченный внезапным бешенством, Хоремсеб бросился на нее и задушил. Затем, отрезвившись, недовольный случившимся, он положил конец празднику. Впервые противоядие, леденившее кровь, не подействовало на него. Распространяемый им ядовитый аромат стал обоюдоострым оружием. Дремавшие в нем животные страсти пробудились, внушив ему дикое желание вонзить кинжал в эту прелестную грудь и затем прижаться губами к зияющей ране и сладострастно насладиться последним содроганием этой жизни, которая должна была ожить в его жилах.

Однако пить кровь разрешено было только в определенное время. Вспомнив о запрещении Таадара, князь снова заткнул кинжал за пояс, но его жертва погибла, задушенная в смертельных объятиях.

Изиса в ужасе вернулась к себе и всю ночь не могла сомкнуть глаз. Пользуясь этим временем, она написала на папирусе подробный рассказ обо всех ужасах, которые видела.

Утром, пока во дворце все еще спали, Саргон пробрался в сад и подкрался к решетке, окружавшей садик перед комнатой Изисы. Та поджидала его, так как этим способом им уже не раз удавалось обменяться несколькими словами.

Изиса поспешно передала ему письмо и предложила ему тоже подписать его, а затем, положить в трещину стены.

— Если мы оба погибнем в этой разбойничьей пещере, то останется хоть этот документ как обвинение против Хоремсеба и как доказательство всех ужасов, которые здесь происходят, — добавила она.

Саргон поделился с ней своими опасениями об участи Нейты и объявил, что если через несколько дней он не найдет ее, то все — таки бежит отсюда. Затем он указал Изисе на большую вазу, стоявшую в той аллее, по которой ей разрешалось гулять. Она должна будет опускать туда свои письма и брать оттуда его. Договорившись так, они расстались.

В ту же ночь Кениамун принес Нефтисе ужасный документ, подписанный Изисой и принцем хеттов.

— Мне все это знакомо. Я видела почти подобное убийство, — со вздохом сказала Нефтиса. — Саргон хорошо сделает, если сбежит как можно скорее. У нас в руках достаточно доказательств, чтобы погубить изменника!

Нейта перенесла колдовской вечер значительно хуже, чем князь. Несколько суток после этого она чувствовала страшную слабость и не вставала с постели, лежа в каком — то полузабытьи. Однако мало — помалу к ней вернулись силы, и она очень удивилась, почему так долго не приходит Хоремсеб. В ней началась борьба между гордостью и ревностью. Что могло значить подобное пренебрежение? Положим, ей сказали, что он был нездоров, но она ни на минуту не поверила этому объяснению и ломала голову, стараясь отгадать причины такого оскорбительного равнодушия любимого человека. Нейта не знала, что Таадар, желая обеспечить ей полный покой, запретил князю навещать ее.

Несмотря на испепеляющую ревность, Нейта была слишком горда и упряма, чтобы пытаться позвать к себе Хоремсеба. При одной мысли о необходимости вымаливать его присутствие краска стыда заливала ее. Она решила, если случай сведет их, показать князю свое равнодушие и презрение.

Была чудная ночь. Мягкий и благоухающий воздух, небо, усеянное тысячами сверкающих звезд, и величественное спокойствие природы благотворно действовали на раздраженную и больную душу Нейты. Уже довольно долго и бесцельно бродила она по пустынным аллеям, когда вдруг до ее ушей долетело отдаленное пение. Она вздрогнула и остановилась. Охваченная непобедимым желанием увидеть Хоремсеба и узнать, что он делает, она бросилась в ту сторону, откуда неслись мелодичные звуки. Вскоре, когда музыка была уже рядом, Нейта осторожно раздвинула ветки густого кустарника, отделявшего ее от ярко освещенного пространства. Тогда она увидела маленький открытый павильон, в котором она сама присутствовала на танцах и пении рабынь. Хоремсеб, по обыкновению, полулежал на ложе, а у его ног сидела женщина необыкновенной красоты. Золотистые, как спелый колос, волосы шелковистым плащом покрывали ей спину и плечи, а унизанные тяжелыми кольцами и браслетами руки лежали на коленях князя. Хоремсеб, улыбаясь, наклонился к ней и что — то нашептывал. Очевидно, это были слова любви.