– Да я шустрый, фиг догонишь, – еще шире ухмыльнулся Май, без спросу усаживаясь на стул у изголовья. – Меня даже Гра поймать не может. Грампа, я имею в виду, преподаватель местного рукомашества и железоверчения. Ну, ты ее видела, желтоволосенькая такая. Куда там монстрам! Ты сама-то как? В груди не болит? Дышать не тяжело?

– Побаливает вот здесь, – Рита провела пальцем по грудине. – Но дышать не очень тяжело. Меня как-то лечили?

– Да и сейчас лечат. Вон, – Май кивнул на квадрат на стене, переливающийся разноцветными волнами и испещренный непонятными значками. – Система в режиме регенерации. Завтра проснешься как новенькая. Кли, в смысле, Клия, директор медслужбы, появится через полчаса и устроит тебе полный цикл процедур – от клизмы и лекарственных обтираний до микстур ведрами. А пока можно поболтать за жизнь. Кошмары не снились?

– Да ну тебя! Трепло. Тут только один кошмар – ты. Ох, услышит кто из посторонних, как ты с принцессой короны разговариваешь, на месте помрет.

– Ну, наш героический дядюшка Крейт уже привык, только глазами пока еще сверкает. Скоро и сверкать перестанет. Кстати, Саомир сказал, что из дворца по магическому шару нас со вчерашнего вечера долбают ворохами безумных запросов и требований. Твою стражу Сиори сюда не пустила, у ворот оставила, так теперь лично канцлер требует, чтобы она позволила сюда кавалерийскому полку вторгнуться.

– Что, целому полку? – не поверила Рита.

– Ну, может только паре эскадронов. Перебьется. У Академии особый статус? Особый. Экстерриториальный, можно сказать. Вот пусть Барасий и держит своих вояк подальше.

– Хм… Май, а где дама Сиори? Вообще-то мне тоже здесь находиться просто так не полагается. Ректор разрешение оформила как положено?

– Без понятия. Ей хреново после вчерашнего. Она с монстрами дралась, ее приложило как следует. У себя отлеживается.

– А почему не в палате?

– Да кто ее знает…

Май приложил прохладную ладонь ко лбу Риты.

– Вроде температура нормальная. Слушай, подруга, ты серьезный разговор вытянешь? Если не в состоянии, скажи, в другой раз поболтаем. Кли говорит, тебе дрыхнуть надо еще сутки-двое.

– А что ты хочешь? – насторожилась Рита.

– Ты в состоянии или нет? Если нет, то потом поговорим.

– В состоянии.

– Замечательно. Скажи мне, прекрасная моя принцесса короны, какое у тебя самое яркое воспоминание?

– Что?

– Какое. У тебя. Самое яркое. Воспоминание. Э?

– А что вдруг за интерес?

– Считай, что я психоаналитик. А, у вас таких нет. Ну, поп-исповедник. Излей душу, заработаешь облегчение.

– А с какой стати я должна тебе душу изливать? – неприязненно осведомилась Рита. – Ты мне вообще кто? Нянька? Фаворит? Родной братец?

– Я тебе все в одном флаконе плюс надежда и опора. Рита, не выкобенивайся. Мне и в самом деле важно знать.

Май низко склонился над ней, приблизив лицо, и заглянул ей в глаза. А у него не просто серая радужка, машинально отметила Рита. Серая, но с яркими голубыми искрами. Вот сейчас он наклонится еще ниже и медленно, неторопливо поцелует ее в губы, и она ответит, закинув руки ему на плечи…

Он не наклонился и не поцеловал.

– Ну, подруга? – негромко спросил он. – Так что же?

..высокие сводчатые потолки теряются в мягко мерцающем колдовском тумане. Сквозь стрельчатые окна зала заседаний пробиваются солнечные лучи, затейливо окрашенные мозаикой витражей. Цветастые солнечные зайчики изукрашивают серый бархат покрова на столе, придавленный искусно выполненными золотыми канделябрами. В воздухе танцуют редкие пылинки, и даже грубые каменные плиты пола, выглядывающие кое-где из-под ворсистых ковров, выглядят странно уютно. Кажется, сам воздух здесь действует расслабляюще, снимая нервное напряжение, превращая непримиримых врагов почти что в друзей.

Мужчина стоит посреди зала, пронзительно одинокий перед лицом Даорана. Помпезные южные и срединные графы, фатоватые, в расшитых золотом камзолах, с ухоженными усами и холеными сытыми телами людей, никогда не знавших голода, суровые отцы Святой Церкви в мантиях и рясах, с бородами, прошитыми росчерками седых волос, а то и просто снежно-белыми от старости – все напряженно сверлят его подозрительными взглядами из-под насупленных бровей. Тонкие пальцы нервно мнут скатерть или до боли вцепились в подлокотники мягких кресел. И еще одна фигурка – юная девушка, вернее, едва вошедшая в пору весеннего цветения девочка в богато расшитом золотом и серебром платье – скрючилась на скамье в дальнем углу, обняв себя руками. На зеленом бархате лифа горит золотая королевская лилия, на лице написаны напряженное ожидание и… страх.

Звуки гулко падают в тишине покоя. Собравшиеся здесь говорят на одном языке, но кажется, что одни и те же слова в разных устах имеют совершенно разный смысл. Если, прислушиваясь, пересечь зал, прошагав от тяжелых резных дверей к длинному столу Даорана, обманчиво-покойная атмосфера наливается зловещим напряжением, готовым в любую секунду разразиться бурей.

– И в заключение еще раз повторяю – война бессмысленна, – лицо стоящего мужчины бесстрастно, густую черную шевелюру покрывают нити золотой сетки с поблескивающими в узлах крохотными голубыми кристаллами. – Пока локальные стычки не превратились во всеобщую войну, от лица графства Крайзер и всех Познающих северных графств предлагаю Даорану и Церкви перемирие. Немедленное прекращение огня, всех боевых действий. Мы обязаны остановить бессмысленное кровопролитие. Мы верим в разные идеалы, но мир велик. В нем есть место для всех. Я закончил. – Длинная тяжелая пауза. – Каков ответ Даорана?

– Ты утверждаешь, что говоришь от имени всех механистов, граф Тэйн? – голос старца в центре стола сочится ядом. – Не далее, как неделю назад ваше… радио, – он выплевывает это слово, как богохульство, – передавало призывы к войне до победного конца, к восстанию угнетаемых священниками и графами мирян…

– Обычная пропаганда, отец архибишоп,– пожимает плечами стоящий. – Ваши глашатаи на площадях вещают в том же духе. Но вещают они то, что приказываете вы. И тональность радиопередач изменится, когда мы придем к соглашению.

– Даже не «если», а «когда»? – неприятно усмехается другой старец. – Самоуверенности тебе не занимать, молодой человек. Интересно, что скажет по этому поводу, например, полковник Катор? Неужели он более не тот фанатик, что раньше? Не напомнишь, что он произнес, когда выстрелил в голову приору Туласу? Ну, помнишь, когда тот, связанный, стоял на коленях?

– Полковник Катор не фанатик, – Тейн снова пожимает плечами. – Приор Тулас лично приказал повесить его сына. Ненависть порождает ненависть, смерть ведет к смерти. Настало время прервать порочный круг, пока мы еще не переступили последнюю черту. Иначе…

– Иначе что? – лицо архибишопа Керна хмурится. – Что вы можете противопоставить нашей армии? Оружию Мечей – пламенным мечам, ледяным копьям, палицам, огнехлыстам? Способностям Щитов, останавливающих в воздухе пули вашего