Если бы весь наш отряд состоял из таких молодчиков, как Унго, сейчас на месте строя рогоглазых парила бы вспаханная тяжелыми когтями земля. Но увы. В создавшийся прорыв успел лишь Баргул. Он всадил в забрало одному из рогоглазых длинную стрелу и, ухватив узду его коня, унесся вслед за Унго. Да уж, если бы да кабы. Если бы у бабки был хрен, она была бы дедкой. Однако, как известно, природа допускает такие ошибки не часто.

На меня пер серьезный дядька, вооруженный каким-то знаменем, свисающим почти до земли со склоненного горизонтального древка, увенчанного неприятных размеров наконечником. С виду очень острым. Я было понадеялся на приобретенные навыки и достаточно ловко махнул в его сторону мечом. Вот только дядька своим неподъемным оружием владел, как портниха иголкой. То, что он меня ударил, я понял лишь тогда, когда вылетел из седла. Полеты с коня уже становились привычным делом, поэтому, несколько раз перевернувшись, слегка, впрочем, похрустывая ударенным организмом, таки воздел себя на ноги. Зря, кстати, совершенно. На меня несся еще один рогоглазый. Он весело раскручивал какую-то штуковину, похожую на кистень, увенчанный длинным шипом. Вот этой-то штуковиной он мне по черепу и засветил.

Унго дор Анненхейм

Какая была атака! Вдоволь напоены клинки мои кровью. Мы с Хайгардом легко пронзили вражий строй, но, обернувшись, я увидел лишь Баргула. Хороший воин, он уже вел в поводу захваченную лошадь. В седле качался убитый враг. Ха! Он был привязан к седлу. Потому и не падал.

Хайгард наконец замедлил бег. В атаке он неудержим. Плохо лишь то, что долго не может остановиться, разогнавшись. Как всегда мой отважный возитель развернулся прыжком. И горе мне, моему взору открылось зрелище разгрома. Я поторопил Хайгарда и вскоре оказался на места боя. Разгром, полный разгром.

Мой верный Эдгар бездыханно лежал под придавившим его скакуном. Недалеко от него лежал отважный Граик, под которым набралась немалая лужа крови. Двое незнакомых латников были так серьезно изрублены, что думать о них как о живых, пожалуй, не стоило. Лишь один из них, стоя на коленях, поматывал головой. Так бывает от доброго удара палицей. Веселый Хамыц был цел. И даже вязал кому-то руки. Весьма умелый воин.

– Прими коня, брат, – уронил рядом с ним поводья Баргул.

– Благодарю, – не отвлекаясь от своего занятия, ответил тот. – Сними мое седло. Бедный Артаг, – глянул на истыканного сталью коня.

– Он хорошо умер, – не согласился Баргул.

– Да, хорошо. Они увели пленников.

Я подъехал к Граику; похоже, плохо было дело. Копье глубоко вспороло бок. Кровь вольно текла сквозь широкую рану. Если так оставить – потеряем мы отважного этого воителя. Бросив седло, склонился над воином.

– Дозволено ли будет помочь? – раздался над ухом тяжелый бас. Рудокоп.

– Не только дозволяю. Но и прошу.

– Твое право. Лишь по слову человека вправе мы человека врачевать.

И подумалось мне, что неверно построил я бой. Кабы, укрывшись за щитами воинов этих могучих, приняли бы атаку, не их бы сейчас была победа. Умен ведь наш аладар.

– Хамыц, где наш вождь?

Саин

В голове звенело. Били колокола, грохотали литавры. Казалось, вся конница Петра Великого или Ивана Грозного благополучно поместилась в моей многострадальной башке. Перед глазами крутилась веселенькая разноцветная карусель. Но, слава богу, постепенно она свой бег замедлила. Взор мой потихоньку просветлел, и оказалось, что гляжу я в небо. Чистое голубое небо с плавно меняющими очертания облаками. Хорошо, тихо. Детство. Трава. Высокая трава. И что я в этой траве делаю, судари мои? А лежу ведь, судари мои. В то время как положено мне сейчас с супостатами биться. Давно заметил за собой некую странную особенность. Изредка я начинаю говорить как слабообразованные герои графа Толстого. Во всяком случае сленг явно почерпнут то ли из «Петра Первого», то ли еще из какого-либо литературного произведения.

Я сел. Сразу замутило. Прислушался. Грохот битвы отсутствовал. Аккуратно огляделся. Так. Понятно. Нам вломили. И нехило. Вставание на ноги потребовало серьезной мобилизации вестибулярною аппарата. Затем пришлось приложить некоторые усилия, чтобы снять шлем. Его слегка помяло этой штуковиной на цепи. Теперь я в полной мере понял смысл термина «рассеяны». Мы были отнюдь не разгромлены, судя по яростному блеску глаз Хамыца и нетерпеливым порывам Баргула.

Выслушал покаянный рассказ Унго с предложением немедленного самоубийства. Его, естественно. Отклонил.

Потери были серьезными. Три латника Андрия погибли. Граика пытались заштопать два рудокопа. Эдгар все еще был без сознания. И было совсем непонятно, вернется ли в него.

И тут до моей сотрясенной головы стало доходить.

– Братцы, а где Тивас?

Все вежливо отвели глаза в сторону. Лишь один из рудокопов, со скрипом повернув голову, пробасил:

– Саурон с ним.

Сначала я не понял, при чем здесь этот персонаж. Потом дошло.

– Где?

Из высокой травы торчал черный шлем лидера. Не вполне уверенно, но быстро я двинул туда.

Вай-вай-вай-вай. Пах-пах-пах-пах. Дай-дай-дай-дай. Вы уже поняли, как было плохо. Ни хрена вы не поняли! В нашего духовного лидера всадили восемь стрел. Не поскупились. Самое удивительное, что он был еще жив. При этом пытался мне что-то сказать. Пена, зараза, мешала. Легкие в хлам, похоже, изрублены.

Хорошо вот Хушшар подоспели.

– Что с дядькой? А, Саин?

– Худо с дядькой. Целитель нужен. Настоящий.

– К лорду в Замок его надо.

– Не дотянем. Его сейчас шевельнуть – смерть.

– Хоржкух, порошок красный тащи.

Что мне в Хушшар нравится – дисциплина. Юноша, слегка забрызгав нас соком разбитых копытами стеблей, легко соскочил с коня. Сунул суровому молодому командиру небольшой кожаный мешок. Лицо того стало еще суровее.

– Ты, Саин, сейчас быстро стрелы выдергивай. А я порошок сыпать буду.

Рука моя сама собой хлопнула по пряжке.

– Плохая идея.

– Саин, этот порошок нам сам дядька Шаусашком дал. Не сделаем – помрет.

Мои пальцы, уже ухватившие рукоять гундабанда, вдруг сжала чья-то рука. Оказалось, рука Тиваса. Здоров же мужик! Он с усилием кивнул. Губы пошевелились, выговаривая: «Надо». Ну надо, так надо. Времени на размышления явно не было.

– Давай.

Тивас

Обманули нас рогоглазые. Когда они в атаку на наших бросились, из травы поднялись крепыши в пятнистых балахонах. Я начал было разворачивать коня, как они ударили в меня со своих самострелов. На таком расстоянии шансов у меня не было, и стрелы с препротивным скрипом и хрустом ворвались в мое тело. Боли не чувствовалось, только ошеломление от ударов, и я рухнул на землю. Из близкого леса вылетели коноводы. Пятнистые взлетели в седла, похватали и заводных, и тех коней, на которых ехали пленники. Те, что ударили в лоб колонне, прошли наших, не задержавшись, и, прикрыв собой бездоспешных пятнистых, бросились наутек. Потом я потерял сознание. Стало больно.