Такие вещи завораживают, вот бы поговорить о них с Кьярой! А заодно явить ей нового Алекса, который не испугался холода и темноты, сумел найти выход из мрачного левиафановского лабиринта и теперь… хочет покурить!

Куда он положил сигареты?

Они должны быть в кармане полушубка, так и есть! Алекс вытащил пачку «BENSON&HEDGES», ловко (как будто всю жизнь только этим и занимался) выбил из нее сигарету и щелкнул зажигалкой. Первая затяжка была восхитительной, вторая — не менее прекрасной. Алекс чувствовал, как сладковатый дым заполняет легкие, голова слегка кружилась, еще секунда — и наступит полная эйфория. А это именно то, что сейчас ему нужно, — немного положительных эмоций, чтобы взглянуть на все с ним происходящее без ужаса и сосущей тоски. Когда мозг не затуманен страхом, проще оценить обстановку и подумать о всех последующих шагах.

Военные не могли раствориться в воздухе, они просто ушли дальше, а Алекс не увидел продолжения тропы. Сторожка и туман сбили его с толку. А военных так просто с толку не собьешь. Хотя… Мало кто устоит перед искушением заглянуть в дом, который оказался на пути. В месте, где дома не встречаются в принципе.

Размышляя об этом, Алекс курил прямо в окно, следя за тем, как табачный дым смешивается с туманом, исчезает в нем. А потом дым остался в одиночестве: туман исчез. Это началось несколько минут назад, сначала в плотном сыром облаке появился просвет. Через мгновение просвет увеличился вдвое, еще через мгновение очистилась уже добрая половина пейзажа в окне — все происходило как при ускоренной съемке, когда цветы распускаются за считаные доли секунды и за те же доли секунды отрастают хвосты у ящериц.

Туман тоже похож на ящерицу. Или на гигантскую саламандру, спасающуюся бегством от опасности. Достаточно выглянуть из окна, чтобы понять: он не рассеялся окончательно, всего лишь спустился на десяток метров вниз и забился в расщелины. Сверху он напоминает хлопья, залитые молоком, пожалуй, сейчас Алекс не отказался бы от тарелки хлопьев!

Но за неимением хлопьев и сигареты подойдут.

Как он вытащил вторую сигарету, Алекс даже не заметил. Зачем ему понадобилась вторая? Никотиновый голод не удален, пижонские «BENSON&HEDGES» — слишком слабы для него, разве что оторвать фильтр?

Так он и поступил.

Крошечные волокна табачного листа защекотали губы, и снова это было приятное ощущение. Что-то оно напомнило Алексу. Ах, да, такие ощущения возникают, когда прядь женских волос упадет на лицо. Не какая-нибудь абстрактная прядь абстрактной женщины, случайно мазнувшей по лицу волосами в утренней давке ski-bus’а[22]… Тем более что Алекс не лыжник и не сноубордист, ему нечего делать в автобусе, идущем к подъемнику. Это не абстрактная прядь и не абстрактная женщина… Ольга? Ольга забирает волосы в хвост, так предписывают санитарные нормы. Волосы не должны лезть в глаза, когда разносишь поленту и собираешь со столов пустые бокалы. Простой хвост по будням, а в выходные и праздники Ольга украшает его разноцветными заколками, у нее сотня заколок. Или даже две — с бабочками, цветами, видами приморских городов и героями мультфильмов. У остальных девушек Алекса… вот черт, у них у всех были короткие стрижки! Стрижка — не личностное предпочтение Алекса, просто так складывалось: девушки, с которыми Алекс «крутит любовь» (мамино выражение, оно идет в комплекте с поджатыми губами), приезжают сюда отдохнуть и покататься с гор. Они энергичные, немного жесткие — в словах и поступках, у них жесткие пальцы, жесткие запястья, хранящие память о застарелых переломах. И любовь получается такой же жесткой и короткой, она длится ровно столько, сколько длится их отпуск. Тратить время на возню с волосами девушки Алекса не считают нужным, лучше лишний раз спуститься по склону. Хорошо, что волосы растут медленно. Очень медленно. Если бы все связи Алекса можно было измерить длиной волос, то они получились бы смехотворными карликами: два миллиметра, три, полсантиметра. Никто не задерживался рядом с Алексом дольше трех миллиметров. Никто, кроме Ольги.

Но совсем не об Ольге думает Алекс. Не о ее волосах — о других.

О волосах очень желанной женщины, которая была когда-то в его жизни. Или ему только кажется, что была? Табак в сигарете потрескивает и обжигает губы. Перекур закончился, надо двигаться дальше. Искать ушедших вперед военных, чтобы сообщить им о заваленном снегом «Левиафане» и о калеке, который ждет помощи. И о тех, кому помощь уже не понадобится. Джан-Франко, Боно… Алекс очень надеется, что этими двумя список жертв ограничится.

И хорошо, что туман соскользнул вниз. Теперь ему видна горная цепь в отдалении. Если судить по абрису, он отошел от «Левиафана» не слишком далеко, пара обледеневших скал хорошо ему знакома по плато. Соединенные вместе небольшой седловиной, они образуют подобие Кельнского собора. Это — совсем свежее открытие, не так давно он получил QSL-карточку от одного радиолюбителя из Кельна. На карточке красовалась фотография собора. Вот Алекс и сопоставил оба объекта — природный и рукотворный — и нашел их почти идентичными. Правда, скалы заметно приблизились, чтобы взглянуть на «собор», не нужно даже задирать голову. А это означает лишь то, что он находится выше «Левиафана». Если бы сторожка не была столь необжитой, Алекс подумал бы, что он добрался до метеостанции, о других постройках в окрестностях бывшего форпоста ему неизвестно. Но что он может знать об этих чертовых окрестностях? Он никогда не был здесь, хотя… Если он высунется из окна, то обязательно увидит ущелье и трещину на отвесной скале, примыкающей к сторожке.

Это — неучтенная скала, она не имеет отношения к «собору» и с плато не видна.

И все же трещина там есть. В форме буквы «V», Алекс просто уверен в этом. Она так и стоит у него перед глазами, заросшая маленькими фиолетово-розовыми цветками сольданеллы. Но время цветения сольданеллы придет еще нескоро, наверное, Алекс видел где-то похожий разлом — в одном из ущелий или во сне. А здесь он никогда не был, следовательно, не может знать о мелких деталях ландшафта. Внезапно возникшее желание приблизиться к сольданелловой «V» беспокоит Алекса: оно так велико, что молодой человек, рискуя свалиться вниз, высовывается из окна едва ли не по пояс. Хлопья с молоком никуда не делись, просто опустились еще ниже, а вот и искомая трещина! Своим острием она касается тумана, то выплывая из него, то снова погружаясь; в фиолетово-розовых тонах она смотрелась веселее, но и сейчас выглядит неплохо. Во всяком случае, вызывает в Алексе самые теплые чувства.

Сердце его начинает учащенно биться, он ничуть не удивлен тому, что нашел этот маленький автограф на скале, ты не поверишь, милая, но даже здесь все напоминает о тебе.

Кто произнес это?

Он сам.

Но кому адресуется фраза, Алекс не понимает. Явно не Ольге и не девушкам, с которыми он был близок. Слишком скоротечными были связи, на трех миллиметрах русых, ярко-рыжих или каштановых воспоминаний умещаются лишь имена, все остальные подробности приходится отсекать. Но то, что испытывает Алекс сейчас, отсечь невозможно. Его захлестывают нежность и грусть, и это тоже относится к воспоминаниям. Не коротким, лишь время от времени вспыхивающим в душе бледными огоньками, а тем, что горят всегда, спокойным и ровным пламенем.