первую партию новых машин. Это, конечно, не то, что у вас, в Россельмаше, но все-таки стоит взглянуть.

— Очень интересно! — сказал Емельянов с искренним восторгом. — Поехали!

Но и по пути на завод Емельянов то и дело просил остановить машину, чтобы взглянуть на знакомые места. Вот железнодорожный мост через реку, который раньше был весь в заплатах. Теперь он стоял прочно, упершись своими новыми бетонными арками в монолитный серый гранит быков. Как раз в это время по мосту шел поезд, и приятно было смотреть на эту картину.

Далее они остановились у здания городской почты. Емельянов помнит, что крыша этого здания была разрушена бомбами, оконные рамы и потолочные перекрытия сгорели, колонны портала обрушились. Предстояла большая и капитальная работа. И вот теперь все завершено.

Проезжая мимо городского сада, Емельянов заметил красивую ограду, вдоль которой тянулись ленты цветочных грядок, пламенеющих желто-оранжевыми осенними цветами. От его взора не ускользнул ни подновленный цоколь памятника композитору Шуману, ни новые ворота и трибуны стадиона.

На заводе Емельянова встретила большая группа рабочих, среди которых он узнал много знакомых лиц. Директор Ганс Трибе любезно пригласил гостя в свой кабинет, но Емельянов, много раз бывавший в заводоуправлении, отказался от приглашения и вместе с Зайделем направился прямо в цеха.

На дворе готовой продукции, где стояли машины под брезентовыми чехлами, Емельянов несколько раз остановился, осматривая сеялку, культиватор, жатку. Похвалил работу мастеров и инженеров и, оживленно разговаривая с ними, направился дальше. Он шел свободно и уверенно, потому что отлично помнил расположение завода.

Зайдель чувствовал себя именинником и горделиво шатал за Емельяновым.

В механическом цехе Емельянов подошел к молодому токарю, который возился со станком, прилаживая какую-то блестящую деталь. Парень был так увлечен своим делом, что не заметил, как посторонний человек остановился у него за спиной и внимательно следил за его работой.

Емельянов узнал молодого рабочего. Это был Рудольф Штольп, или, как его тогда все называли, Рудди, организатор первой комсомольской бригады на заводе. Емельянов с удовольствием смотрел на ловкие и четкие движения Рудольфа до тех пор, пока токарь не заметил толпу, окружившую его, выключил станок, с недоумением оглянулся вокруг и ничего не понимающим взглядом уставился на Емельянова.

Этот случай позабавил всех. Когда все вдоволь посмеялись и недоумение разъяснилось, Емельянов крепко пожал руку Рудольфу и попросил у него разрешения продолжать работу у станка и сделать то, что никак не удавалось молодому токарю.

Люди обступили Емельянова. Одни с восторгом, а другие со сдержанным недоверием ожидали, когда он включит станок и начнет работать. Надевая поверх костюма предложенный ему синий халат, Емельянов весело окинул взглядом присутствующих, и его глаза встретились с острым, испытующим взглядом старого мастера Карла Гаука, который, как помнит капитан, всегда и ко всему относился с подозрением. И Емельянова обрадовало предчувствие того, что через несколько минут он одержит еще одну победу над этим упрямым стариком. Он уверенно подошел к станку, спокойно включил его и принялся обрабатывать деталь, дав знак Зайделю, чтобы тот засек время.

В десятках рук сверкнули часы, и глаза присутствующих стали остро следить то за работой Емельянова, то за бегом часовой стрелки. Деталь, на обработку которой здесь на заводе лучшие мастера тратили более двух часов, была готова ровно через двадцать три минуты! Это произвело сильное впечатление на всех и даже на старого мастера Гаука, который тут же достал микрометр и, измеряя деталь, ни к чему не мог придраться. В заключение он сокрушенно почесал затылок и пожал руку Емельянову, как побежденный боксер пожимает руку своему партнеру-победителю.

Рабочие обступили Емельянова, оживленно расспрашивали его и охотно рассказывали о своих делах.

Через два дня, когда Емельянов осмотрел весь город, поговорил со многими старыми знакомыми, обербургомистр Конрад Зайдель прощался со своим другом.

За городом они покинули машины и километра три шли пешком, все никак не могли расстаться и наговориться. Наконец, взошли на подъем, откуда был виден весь город, раскинувшийся в зеленой долине. Друзья остановились, еще раз посмотрели на долину, на город, с чьей судьбой была связана их судьба, и протянули друг другу руки.

— Что же ты мне скажешь на прощание, товарищ Эмиль Ян? — спросил Зайдель, с волнением ожидая оценки своей работы.

— О городе и ваших делах? — угадал его мысли Емельянов.

Зайдель кивнул:

— Да, да, о наших делах. Прежде всего о делах.

Емельянов сжал руку Зайделя и, поглядев в его глаза, добро улыбнулся, крепко обнял обербургомистра за плечи, как много лет назад при первой встрече, и так же бодро и одобрительно, как тогда, сказал:

— Я очень рад за ваш народ, товарищ обербургомистр. Отлично идут ваши дела. Желаю дальнейших успехов!

Они крепко обнялись, долго не отпуская друг друга, и поцеловались на прощание.

И пока машина Емельянова уходила вдаль, к синему горизонту, Зайдель все стоял на холме и смотрел вслед, с грустью и радостью думая об этом удивительно сильном и добром человеке.

ВЕРОЧКИНО ЛЕТО

— Ну, вот и закрылся, — сказал Иван Карпович, слегка нажимая коленом на крышку желтого дамского чемодана. — Очень удобная штука: вместительный и нетяжелый. Попробуй!

Он легко поднял чемоданчик и протянул его Вере.

— Хорошо, папа. Я вижу, какой он легкий. Поставь, пожалуйста, на стул.

Не дотронувшись до чемоданчика, Верочка выскочила в прихожую и тут же вернулась с плащом и зонтиком в руках.

— Вот я и готова. Всё!

Она еще раз оглядела себя в зеркале, поправила поясок на пестром цветном платьице, присела на стул, как бы говоря всем своим видом: «Теперь можно идти на вокзал».

— А ты не забыла темные очки? — спросила Верочку полная женщина лет сорока, сидевшая на тахте со скучающим, но терпеливым видом. — Ты все-таки приедешь из Москвы, на тебя будут все смотреть.

— Я взяла очки, — ответила Верочка.

— А телеграмму отправила?

— Отправила.

— Ну вот, Верочка, — наставительно сказал отец. — Пожалуйста, не забывай, что ты теперь взрослая и, может быть, это последнее твое вольное лето. В августе к началу занятий в институте вернешься в Москву, и начнется твоя новая жизнь, дочка. Тогда наверняка прощай