— Вы перешли на деревенский режим?

Бахрам уже встал и отвесил прощальный поклон:

— Извините, господа, нынче лягу пораньше. Завтра у нашей общины большой праздник — Навруз, наш Новый год, и я встану с рассветом. — Он улыбнулся и оглядел сотрапезников. — Разумеется, будет отмечание, в полдень милости прошу ко мне на застолье.

Бернэм и Слейд переглянулись.

— Спасибо, конечно, Барри. — Бернэм поерзал на стуле. — Признаюсь, я не любитель языческих празднеств, так что не стану вам мешать.

Бахрам рассмеялся:

— Доброй ночи, господа. Если кто передумает, знайте, что вы желанные гости.

— Спокойной ночи.

По возвращении домой Бахрам сразу улегся в постель. На рассвете он зажег благовония и обошел дом, совершив окуривание, в спальне тщательно протер жертвенник. С раннего детства он был приучен к тому, что Навруз — день чистоты и очищения, когда мрачную тень Ахримана изгоняют из всех уголков жилища. Бахрам понимал, что его усилия носят символический характер, но ощущение тряпки в руке порождало теплые воспоминания о прошлом.

После часовой уборки он даже вспотел и, велев принести горячей воды, хорошенько вымылся; потом вызвал слугу и с его помощью облачился в новые одежды, из Бомбея присланные родными.

На завтрак Место приготовил его любимые парсийские блюда: омлет акури с овощами и зеленью, хрустящую бхакру, пирожки дар-ни-пори с начинкой из сладкой чечевицы, яйца вкрутую, жареное филе морского леща, пышки кхаман-на-ларва с кокосом и сладкую манную кашу раво на молоке и топленом масле.

В другое время Бахрам растянул бы удовольствие от кушаний, но сегодня его ждало много дел. Как старшина общины, он пригласил к себе всех кантонских парсов. Большой склад на первом этаже был вычищен и подготовлен к торжеству, но до прихода гостей еще предстояло установить праздничный жертвенник.

— Вико, где кружевная скатерть?

— Вот, патрон, все готово.

Едва установили жертвенник с дароносицей, содержащей кувшин розовой воды, блюда с орехами катеху, рисом и сахаром, цветы и изображение пророка Заратустры, как стали прибывать первые гости. Бахрам всех встречал в дверях, приветствуя объятьем и сердечным Сал Мубарак, с Новым годом!

Из уважения к родословной одного гостя, происходившего из семьи священнослужителей, Бахрам попросил его прочесть молитвы и вести застолье. Тот на удивление хорошо справился с задачей, произнося слова на древнем языке так отчетливо, что даже Бахрам, слабо подкованный в писании, разобрал отдельные строки вроде зад шекастех баад Ахреман — да будет Ахриман повержен и сражен!

Сколько себя помнил, эта часть молитвы, столь ярко представлявшая противостояние Добра и Зла, всегда производила на него неизгладимое впечатление. Нынче благоговейный страх, вызванный этими словами, был так силен, что его охватила дрожь, и он прикрыл глаза, как будто ощутив опаляющее пламя той борьбы. Колени его подогнулись, и он ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Однако Бахрам сумел выстоять весь молебен, по окончании которого, не теряя времени, пригласил гостей в столовую, по-особому украшенную к празднику.

Пришел Задиг-бей, и раньше отмечавший Навруз в индийской фактории. Успокоенный присутствием друга, Бахрам усадил его по правую руку и стал потчевать разносолами от Место: рыбой, жареной до хрустящей корочки и томленой в листьях; джардалу ма гошт — бараниной с абрикосами; козлятиной в миндальном соусе; гур пер эда — омлетом с бараньими мозгами; всевозможными котлетами: в томатной подливке, а также из мозгов ягненка, поджаристыми сверху и нежными внутри; кебабом из креветок и лепешками из рисовой муки; пулао с сушеными фруктами, орехами и шафраном и другими яствами. Все это сдабривалось красным и белым вином, а на десерт Место подал пирожные, заварной крем и блинчики с кокосом. А еще он исхитрился раздобыть у заречных тибетцев дахи, который подал с сахаром и специями, красиво присыпав молотым мускатным орехом и корицей.

После ухода гостей Задиг остался на стаканчик чая.

— Ну и пир, Бахрам-бхай, хватило бы на целый полк! Ты превзошел самого себя!

Похвала, подведшая черту под хлопотами и переживаниями этого дня, навеяла воспоминания. Бахрам посмотрел на небольшой портрет матери, висевший на стене конторы.

— Знаешь, Задиг, в моем детстве случались времена, когда у нас в доме не было ничего, кроме лепешек из проса. Мы были так бедны, что питались даже рисовым отваром. А заправкой риса нам служили только сырой лук, перец чили, да еще маринованные манго. Раз-другой в месяц нам доставалось по кусочку вяленой рыбы, считавшейся лакомством. А теперь вот… — Бахрам смолк и огляделся. — Жаль, мама не видит всего этого. Интересно, что она сказала бы.

Задиг лукаво усмехнулся:

— Интереснее, как она отнеслась бы к тому, что все это благодаря опию.

Слова эти, сказанные вроде бы в шутку, Бахрама задели, и он еле сдержался, чтобы не ответить резко. Отставив стакан с чаем, он спокойно проговорил:

— Я знаю, что она сказала бы — «Без грязной почвы лотос не расцветет». Она бы поняла, что сам по себе опий ничего не значит, он всего лишь почва, важно, что из нее произрастает.

— И что же из нее произрастает, Бахрам-бхай?

Бахрам выдержал взгляд приятеля.

— Будущее, Задиг-бей, вот что. Если все сложится и я получу прибыль, то смогу проложить новый путь для себя и, возможно, для всех нас.

— Новый путь? О чем ты?

— Как ты не понимаешь: мы живем в мире, построенном другими. Если не воспользоваться изредка открывающимися возможностями, нам в нем не удержаться, нас вытеснят. Я видел, как это произошло с моим тестем, и не допущу, чтобы подобное случилось со мной.

— А что стряслось с твоим тестем?

Бахрам прихлебнул чай.

— Я расскажу тебе историю «Анахиты». Прекрасный корабль, верно? Покойный тесть в него всю душу вложил. Годами он строил корабли для англичан — для Ост-Индской компании и королевского флота. Построил пять фрегатов, три линкора и несколько малых судов. Оснащенные по последнему слову техники, они были лучше и дешевле тех, что спускались на воду в Портсмуте и Ливерпуле. И что, по-твоему, сделали английские корабелы, поняв это? Когда им выгодно, британцы рассуждают о свободной торговле, но тут озаботились так изменить правила, чтобы компания и королевский флот больше не смогли заказывать корабли в Бомбее. А потом изобрели законы, по которым использование кораблей индийской постройки в зарубежной торговле стало чересчур дорогим удовольствием. Мой тесть одним из первых понял, куда ветер дует. Он сообразил, что в таких условиях бомбейскому кораблестроению не выжить. Потому-то и захотел, чтобы «Анахита» стала его лучшим творением. Он не раз говорил мне: видишь, что происходит с нашими верфями? То же самое случится со всеми нашими ремеслами. Надо искать