Все три выстрела оказались промахами. Проклятье -а что он ожидал? Однако нечего и думать о том, чтобы установить зрительный контакт с человеком, который вооружен автоматом, не подставляя себя под его смертоносные очереди.

Полумрак ангара на мгновение озарился ярким светом — кто-то открыл и закрыл дверь.

Послышались громкие шаги, гулким эхом разносившиеся по пустому ангару.

Еще одна очередь из «калашникова», направленная на этот раз не в Джэнсона, а в невидимого новоприбывшего.

— Блин! — Голос Барри Купера. — О, блин!

Джэнсон не мог поверить своим ушам: Барри пробрался в заброшенный ангар.

— Барри, черт побери, что ты здесь делаешь? — окликнул его Джэнсон.

— Вот сейчас я как раз об этом себя и спрашиваю. Сидел в машине, услышал выстрелы, перепугался и побежал сюда, чтобы спрятаться. Довольно глупо, правда?

— Если честно, очень.

Еще одна очередь высекла дождь искр из бетонного пола.

Отойдя от столба, Джэнсон увидел, что происходит. Скорчившись в три погибели, Барри Купер спрятался за большой железной бочкой, а автоматчик под сводами ангара снова менял позицию.

— Я не знаю, что мне делать,— жалобно простонал Барри.

— Барри, делай, как я.

—Понял.

Прогремел одиночный выстрел, и коренастый коротышка под крышей застыл на месте.

— Отлично, крошка. Забудь о войне, занимайся любовью, козел, мать твою! — крикнул Купер, разряжая обойму своего пистолета в автоматчика наверху.

Теперь Джэнсон получил возможность обогнуть столб. Он тотчас же выпустил пулю в приятеля Ратко, стоявшего с ножом в руке рядом со связанной женщиной.

— Sranje! Дерьмо! — выругался тот.

Пуля попала ему в плечо, и он выронил нож. Крича от боли, серб опустился на пол. Еще один выведен из строя.

Джэнсон увидел, что женщина выгнулась, пытаясь дотянуться до ножа ногой. Затем, зажав рукоятку пятками, она оторвала его от земли. Ее ноги дрожали от напряжения.

Верзила-серб разрывался между двумя противниками, Купером и Джэнсоном.

— Брось оружие, Ратко! — крикнул Джэнсон.

— А пошел ты к... — бросил верзила, стреляя в Барри Купера.

— Че-о-орт! -вскрикнул тот.

Пуля, пробив руку, попала ему в грудь. Выронив пистолет, Купер поспешно отступил за ряды железных бочек у входа.

— Барри, как ты? — окликнул его Джэнсон, перебегая к следующему столбу.

Непродолжительное молчание.

— Не знаю, Пол, — наконец слабым голосом ответил Купер. — Боль жуткая, мать твою. К тому же у меня такое чувство, будто я предал дело Махатмы Ганди и пацифистов всего мира. Наверное, мне придется стать вегетарианцем только для того, чтобы выправить свою карму.

— А стрелял ты неплохо. Опыта набрался у «метеорологов»?

— В летнем студенческом лагере, — глуповато улыбнулся Купер. — Стрелял по мишеням из пневматической винтовки.

— Машину вести сможешь?

— Насчет «Формулы-1» не обещаю, но, думаю, смогу.

— Успокойся и слушай меня. Садись в машину и поезжай в больницу. Живо!

— Но как же...

— Обо мне не беспокойся. Уноси отсюда ноги!

Выстрел из пистолета 45-го калибра верзилы гулким эхом раскатился под сводами ангара. Джэнсону под ноги упал выбитый кусок бетона.

Теперь это был поединок. Их осталось только двое.

Двое, которым нечего терять, кроме своей жизни.

Джэнсон не решался стрелять вслепую, опасаясь задеть пленницу. Он сделал несколько шагов вперед, чтобы отчетливо видеть Ратко. Верзила, поддерживая для упора правую руку левой, стоял спиной к женщине. По блеснувшей стали Джэнсон понял, что снайперша не так беспомощна, как думает серб.

Выгнувшись так, что, казалось было выше человеческих сил, женщина подняла нож ногами до уровня бедер и потянулась к нему рукой. Она схватила нож за рукоятку, держа его лезвием в сторону, чтобы не задеть ребра, и...

Вонзилаего верзиле в спину.

На обезображенном шрамом лице бешеная злоба сменилась изумлением. Джэнсон шагнул вперед, и верзила сделал еще один выстрел, но пуля ушла выше. В обойме Джэнсона остался последний патрон: с такого расстояния промахнуться он не мог.

Припав в боевую стойку, он нажал на курок, целясь верзиле в сердце.

— Пошел ты к... — пробормотал серб и замертво повалился вперед, словно срубленное дерево.

Джэнсон подошел к пленной женщине. Его захлестнула ярость, когда он увидел разодранную одежду, синяки и ссадины, красные следы, оставленные руками, тискавшими и мявшими обнаженное тело, словно пластилин.

Не говоря ни слова, Джэнсон выдернул нож из спины серба и перерезал веревки, освобождая женщину.

Опустившись на пол, она прислонилась спиной к столбу, не в силах держаться на ногах. Свернувшись клубком, женщина обхватила руками колени, прижимая их к груди, и уронила голову на локоть.

Отлучившись на минуту, Джэнсон вернулся с белой рубашкой и брюками-хаки, которые были на мужчине в очках в золотой оправе.

— Возьми, — сказал он. — Одевайся.

Женщина подняла лицо, и Джэнсон увидел, что ее глаза мокрые от слез.

— Я ничего не понимаю, — глухо произнесла она.

— На Музеумплейн, девятнадцать находится американское консульство. Тебе только нужно до него добраться, дальше о тебе позаботятся.

— Ты спас меня, — странным, пустым голосом промолвила женщина. — Ты пришел за мной.Почему, черт побери, ты это сделал?

— Я пришел не за тобой, — отрезал Джэнсон. — Я пришел за ними.

— Не лги, — сказала она. — Пожалуйста, не лги.

Ее голос задрожал. Казалось, женщина находится на грани нервного срыва, но тем не менее она заговорила, глотая слезы, отчаянно цепляясь за жалкие остатки своего профессионализма.

— Если ты хотел допросить кого-нибудь из них, ты мог бы захватить одного живым и уйти. Ты этого не сделал. Не сделал, потому что в этом случае они убили бы меня.

— Возвращайся в консульство, — сказал Джэнсон. — Напиши отчет. Порядки тебе известны.

— Отвечай же, черт бы тебя побрал!

Женщина принялась отчаянно растирать слезы по лицу обеими ладонями. Что бы ей ни довелось пережить, она остро стыдилась проявления собственной слабости, уязвимости. Женщина попыталась было встать, но мышцы ее ног взбунтовались, и она снова бессильно опустилась на землю.

— Почему ты не прикончил Стиви Холмса? — спросила она, тяжело дыша. — Я все видела. Ты мог бы его прикончить. Долженбыл его прикончить. Этого требуют правила проведения боевой операции. Но ты его лишь обезоружил. Почему ты так поступил? — Закашляв, женщина попыталась изобразить храбрую улыбку, но смогла только поморщиться. — В разгар перестрелки никто не позволяет себе ни грамма милосердия, черт побери!