– Снимаем шляпы, Михаил! – поклонился Берг. – Должен сказать, что я несколько поражен приятностью нашего знакомства. Как вы понимаете, за кордоном России бытует несколько иное представление о большевиках. И мы просто не ожидали…

– Ну и ладно, – согласился Ханжиков. – Проехали и забыли, как говорится. Хотя я пока никакой не большевик! На чем мы остановились-то? Ах да, на Московском тракте… А знаете ли вы, господа, что на этом тракте остались, образно говоря, следы ног лучших представителей дворянства России? Декабристов и их жен… В честь прекрасных жен дворянских бунтовщиков вот эта улицы называется Дамской! Свое название улица получила, как можно теперь легко догадаться, по причине жительства на ней немногих жен каторжан, причастных к восстанию на Сенатской площади. Александрина Муравьева, Мария Волконская, графиня Фон-Визен и другие арендовали жилье и строили собственные дома на этой улочке. Правда, время и люди оказались беспощадны, и от тех домов мало что осталось, увы!

– Кстати, о декабристах, – встрял Медников. – Несколько лет тому назад, в Париже, мне попалась книжка… Ей-богу, названия не помню – а вот притча из нее запомнилась. Внучка декабриста пьет чай и слышит за окнами шум. Посылает, естественно, прислугу: в чем там дело? Прислуга докладывает: революция, барыня! Внучка хлопает в ладоши: это прэлэстно, это прэлэстно! Так чего же они шумят-то? – Они, барыня, хотят, повесить на фонарях всех богатеев! – Странно… А вот мой дедушка хотел, чтобы после революции на свете не было бедных! Каково, господа? Ха-ха-ха!

Медников расхохотался первым. Однако Берг укоризненно поглядел на старого приятеля и лишь покачал головой. Китайцы и Осама-младший не уловили соль анекдота, Андрей отвернулся. Чуть смутился и Ханжиков. Смутился и развел руками: ну, раз уж без политики совсем никак, пусть будут анекдоты!

– Простите мсье Эжену издержки тактичности, Михаил! Старые люди, старые привычки, – поспешил сгладить неловкость Агасфер. – Вы нас лучше просветите: четверти часа не идем, а уже третий военный оркестр по дороге попадается. Праздник в Чите никак?

– Да нет, вроде… Оркестры по улицам маршируют тут постоянно. Для поднятия духа населения, так сказать. А в вечернее время оркестры на площадях и в парках играют. Мне, признаться, первое время музыка на улицах тоже в диковинку была. Да и сейчас сестрицу все время вспоминаю – она большой любительницей фортепьянной музыки была!

– Вы говорите «была», Михаил. Боюсь спросить: с ней что-то случилось?

– Насколько я знаю, нет пока, – улыбнулся тот. – А в прошедшем времени говорю о Машеньке потому, что не видел ее с 1915 года, как в Петербург уехал. Сестренка-то у меня Девичий институт Восточной Сибири[121] закончила. Это приравнивалось к Смольному институту благородных девиц, господин профессор! Пепиньеркой[122], знаете ли, была… Ну, это все задолго до революции, само собой. Революцию она в Иркутске застала, бои семнадцатого и восемнадцатого годов тоже пережила. Замуж вышла – за порядочного, как говаривали, человека. Правда, «порядочный человек» позже всю свою утробу гнилую показал – впрочем, не о нем речь!

В голосе Ханжикова при воспоминании о сестре звучала теплота.

За разговорами время бежало незаметно. Берг, увлекшись беседой с Ханжиковым, спохватился лишь тогда, когда Андрей напомнил ему, что все они покинули гостиницу без завтрака.

Берг извлек из кармана полученную накануне пачечку талонов на обед, показал ее Ханжикову:

– Просветите, Михаил: это только в нашей гостинице действительно? Неужто нам возвращаться туда нужно?

– Необязательно, профессор. В принципе, талоны действительны в любом продпункте Читы. Правда, – Ханжиков замялся. – Правда, в гостинице кормят получше. Иностранцы там живут, и вообще… Господи, вы же тоже иностранцы! Стало быть, имеете право посетить коммерческий ресторан и покушать там. Вот, пожалуйста, ресторация «Самсонъ»!

– Погодите, Михаил! Что означает – «имеете право»? А читинцы, выходит, такого права не имеют? И вы не имеете?

– Не все так грустно, профессор! И я могу в коммерческое заведение зайти и прочие читинцы. Только за тарелку борща в ресторации сразу десяток талонов отрежут, а золотом рассчитываться право имеют только иностранцы. Прочие звонкую монету в нашей республике обязаны в казну сдавать. Так что идите, господа, в «Самсонъ», а я тут погуляю! Без обид, право!

– Ну, вот что, Михаил! – решительно заявил Берг. – И слышать ничего не желаю! Либо идем в ресторан все вместе, либо вы оставляете нас голодными.

– Правильно! – поддержал Андрей. – А то не по-русски как-то получается: одни едят, а другие глядят! Пойдемте, Михаил!

Но тот продолжал упорствовать.

– Позвольте угадать, – заговорил Берг. – Вы не желаете, чтобы кто-то из ваших товарищей увидел вас с иностранцами в коммерческом ресторане. Верно?

– Не без этого, – улыбнулся Ханжиков. – Признаться, меня на собраниях и так «чешут и в хвост и в гриву»: мать в церковь ходила, отец в ВКП(б) упорно не вступал… Померли давно мои родители – а до сей поры мне их поминают! И про деда, который в прежние времена паровую мельницу имел… А я, выходит, у мировой буржуазии в нахлебниках подъедаюсь! Увольте, господа! Пожалейте, если уж на то пошло! Дозвольте на улице погулять!

Что и говорить, поздний завтрак путешественников оказался скомканным.

* * *

После посещения «Самсона» компания как-то естественно распалась на несколько групп: Безухий и Линь пожелали заглянуть к соотечественникам в китайскую слободку, Андрей и Масао увидели афишу циркового представления и не захотели упустить возможность побывать на решающем турнире греко-римской борьбы. Медников разглядел через витринное стекло коммерческого кафе «Версаль» сражающихся старичков-шахматистов и категорически отказался идти на запланированную экскурсию в типографию. И в результате Агасфер и Ханжиков побрели к гостинице в одиночестве.

– Простите за бестактность, господин Берг: а что случилось с вашей рукой? – вдруг поинтересовался Михаил.

– Я потерял руку примерно в вашем возрасте, Михаил. Вам ведь чуть больше двадцати, не так ли?

– На войне? На дуэли? Еще раз простите – можете не отвечать, профессор…

– Это была дуэль, Михаил. Предвосхищая ваш следующий вопрос, отвечу сразу: не из-за женщины. И не по поводу нанесенного оскорбления. Я спасал друга, и заодно встал на защиту интересов отечества. По идее, отечество надо было упомянуть первой строчкой, но в тот момент, признаться, я думал только о друге.

– И вы его спасли? Потрясающе…