– А раньше он в армии не служил?

– Нет, но пороха уже понюхал. Он был при эвакуации из Дюнкерка. Только он не стрелял, а снимал. Дедушка был военный фотограф. Пойдемте, я покажу вам его фотографии.

– Господи! – воскликнула Лорел. Она уже довольно долго разглядывала черно-белые фотографии на стене, и только сейчас до нее дошло. – Ваш дедушка – Джеймс Меткаф.

Марти с гордостью улыбнулся.

– Да.

Он поправил покосившуюся рамку.

– Я узнала эту фотографию. Видела ее в музее Виктории и Альберта лет десять назад.

– Это была выставка сразу после его смерти.

– Удивительные фотографии. У моей мамы висела маленькая репродукция его снимка… да, кстати, и сейчас висит. Мама говорила, что, глядя на этот снимок, вспоминает своих родных. Они все погибли при бомбардировке Ковентри.

– Ужасно, – проговорил Марти. – Невозможно поверить.

– Фотография, сделанная вашим дедом, каким-то образом помогала маме примириться с потерей. – Лорел продолжала разглядывать фотографии. Они и впрямь трогали за душу: снимки людей перед разбомбленными руинами собственного дома, солдат на поле сражения. На одном Джеймс Меткаф запечатлел девочку в странном наряде – ботинках для чечетки и спортивных шароварах не по размеру. – Поразительный снимок.

– Это моя тетя Нелла, – пояснил Марти. – Мы ее так называем, хотя вообще-то она нам не родственница. Ее родители погибли под бомбежкой, и фотография сделана в ту ночь, когда это произошло. Дед продолжал следить за ее судьбой, а когда вернулся с фронта, разыскал приемную семью тети Неллы. Они дружили до самой его смерти.

– Как замечательно!

– Он вообще был очень верный человек. Знаете, перед тем, как жениться на моей бабушке, дед отправился проведать первую любовь – хотел убедиться, что у нее все в порядке. На бабушке, конечно, он бы все равно женился – они очень друг друга любили, – но дед сказал, что это его долг. В войну они разлучились, а потом он видел ее лишь один раз, и то издали. Она шла по берегу моря с новым мужем, и дед не стал к ним подходить.

Лорел слушала, кивая, и внезапно фрагменты картинки выстроились и сложились по порядку. Вивьен Дженкинс завещала дом семье Джеймса Меткафа. Джеймс Меткаф с больным отцом на руках – ведь это же Джимми? Ну да, конечно. Мамин Джимми, человек, в которого влюбилась Вивьен и от встреч с которым предостерегала ее Кэти Эллис, боясь, что узнает Генри. А значит, женщина, которую Джимми разыскал накануне свадьбы – Дороти. У Лорел закружилась голова, и не только потому, что Марти говорил о ее маме. Что-то еще всколыхнулось в памяти.

– В чем дело? – встревоженно спросила Карен. – У вас такое лицо, будто вы увидели привидение.

– П-п-просто, – запинаясь, выговорила Лорел, – просто я… я, кажется, знаю, что случилось с вашим дедушкой, Марти. За что его избили и бросили в реку.

– Серьезно?

Лорел кивнула, не зная, с чего начать. Столько всего предстояло объяснить…

– Идемте назад в гостиную, – сказала Карен. – Я снова поставлю чайник. – Ее пробрала легкая дрожь. – Понимаю, глупо так волноваться, но до чего же здорово разгадать тайну…

Они повернулись, чтобы выйти из комнаты, когда Лорел увидела фотографию и ахнула.

– Красивая, правда? – с улыбкой заметил Марти, проследив ее взгляд.

Лорел кивнула и уже хотела сказать: «Это моя мама», но Марти заговорил раньше:

– Это Вивьен Дженкинс. Женщина, которая завещала прадедушке Берти дом.

Конечная станция, май 1941 года

Последнюю часть пути Вивьен прошла пешком. Поезд был битком набит солдатами и усталыми лондонцами, но ей уступили место, и она поняла: иногда хорошо выглядеть так, будто тебя только что вытащили из разбомбленного дома. Напротив сидел мальчик с чемоданом на коленях и крепко зажатой в руке стеклянной банкой. В банке были красные аквариумные рыбки; всякий раз, как поезд притормаживал, или ускорял ход, или съезжал на запасные пути, чтобы переждать воздушную тревогу, вода в банке плескала, и мальчик поднимал ее к глазам и проверял, не испугались ли рыбки. Вивьен была уверена, что нет, хотя у нее самой при мысли о замкнутом пространстве, ограниченном стеклянными стенами, почему-то сдавливало грудь и начиналось удушье.

Когда мальчик не смотрел на рыбок, он большими серьезными глазами изучал Вивьен, ее разбитое лицо, белую шубку не по сезону. Один раз их взгляды встретились, и Вивьен легонько улыбнулась, и он тоже. За другими мыслями и переживаниями она иногда ловила себя на том, что гадает: кто этот мальчик и почему едет один в военное время, но вопросов не задавала. Она боялась заговорить, боялась себя выдать.

Каждые полчаса в поселок ходил автобус: на подъезде к станции Вивьен услышала, как две старушки его обсуждают и радуются, что он, несмотря ни на что, точно соблюдает расписание. Однако она решила пойти пешком, не в силах прогнать чувство, что единственное спасение – все время куда-то бежать.

Машина на шоссе у нее за спиной сбавила ход, и Вивьен напряглась всем телом. «Интересно, перестану ли я когда-нибудь бояться?» – подумала она, и сама себе ответила: «Нет, покуда Генри жив». За рулем сидел человек в незнакомой военной форме. Она могла представить, какой он ее видит: женщина в зимней шубке, с разбитым лицом, с чемоданом в руке, идет в поселок одна.

– Добрый день, – сказал водитель.

Вивьен, не поворачивая головы, кивнула. Она поняла, что молчит уже почти двадцать четыре часа. Ее преследовало нелепое суеверное чувство, что стоит открыть рот, и обман раскроется, Генри услышит, а если не Генри, то кто-нибудь из его присных, и за нею сразу придут.

– В поселок? – спросил водитель.

Она снова кивнула, хотя понимала, что рано или поздно придется ответить, иначе он примет ее за немецкую шпионку. Не хватало только, чтобы какой-нибудь чересчур бдительный гражданин отволок ее в местное отделение полиции.

– Могу подбросить, – сказал он. – Меня зовут Ричард Хардгривс.

– Нет. – После долгого молчания голос прозвучал хрипло. – Спасибо, я с удовольствием пройдусь пешком.

Водитель кивнул и глянул через лобовое стекло туда, куда она шла, потом вновь повернулся к Вивьен.

– К кому-нибудь в гости?

– Я поступаю на работу. В пансион «Морская лазурь».

– А, к миссис Николсон. Отлично, значит еще увидимся, мисс…

– Смитэм, – ответила она. – Дороти Смитэм.

– Мисс Смитэм, – с улыбкой повторил водитель. – Замечательно.

И он помахал ей рукой, прежде чем прибавить газ.

Дороти дождалась, когда машина исчезнет за холмом, и заплакала от облегчения. Из-за нескольких фраз ничего страшного не произошло. Она поговорила с незнакомцем, назвалась новым именем, а небеса не обрушились, земля не разверзлась и не поглотила ее. Теперь можно было осторожно вздохнуть и позволить себе крохотную надежду, что, может быть, все и впрямь обойдется. Что у нее будет вторая попытка. Пахло морем и солью, далеко в небе кружили чайки. Дороти Смитэм подняла чемоданчик и зашагала дальше.