— Фон Лёвенштейн, сэр. Максимилиан фон Лёвенштейн Третий.

— Вы, ваш отец и бабушка стерли следы позора на фамильном гербе, которые оставил ваш дед. Можете ходить с гордо поднятой головой, мой мальчик.

— Я готовил себя к этому моменту всю жизнь, сэр.

— Отлично! Вам это великолепно удалось!

* * *

— Mon Dieu! — воскликнул Клод Моро, обнимая Лэтема. Они стояли у каменного парапета набережной Сены, Карин де Фрис в парике блондинки — чуть левее их.

— Вы живы,и это самое главное, но что с вами сделал этот ненормальный Витковски?

— На самом деле, боюсь, это была моя идея, мсье, — призналась Карин, подходя к мужчинам.

— Вы де Фрис, мадам? — спросил Моро, снимая кепку.

— Да, сэр.

— Судя по фотографиям, которые я видел, нет. Но если уж эта желтоволосая горгулья — Дру Лэтем, тогда, надо думать, всевозможно.

— Волосы не мои, это парик, мсье Моро.

— Certainment[94]. Однако, мадам, признаюсь, он не идет к вашему милому личику. Он, как бы это выразиться, несколько вульгарен.

— Теперь я понимаю, почему бытует мнение, что глава Второго бюро самый очаровательный мужчина в Париже.

— Приятно слышать, только, пожалуйста, не говорите моей жене.

— Простите, — прервал их Дру, — хочу напомнить, что он рад видеть меня.

—Вы действительно мой друг, но я скорблю о вашем брате.

— Я тоже, так что давайте перейдем к делу, ради которого я здесь. Мне, помимо всего прочего, нужны те сволочи, что его убили.

— Нам всем они нужны, помимо прочего. Вверх по улице есть кафе на открытом воздухе. Обычно там полно народу, и никто нас не заметит. Я знаю хозяина. Почему в нам туда не отправиться и не заказать столик подальше от входа. Вообще-то я уже договорился.

— Отличная идея, мсье Моро, — сказала Карин, беря Лэтема под руку.

— Мадам, — продолжил глава Второго бюро, надев кепку, как только они двинулись с места, — меня зовут Клод, и я подозреваю, мы будем вместе до конца, если он вообще наступит. Поэтому едва ли стоит говорить мне «мсье», но только не рассказывайте об этом моей дражайшей супруге.

— Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.

— Только не в этом парике, дорогая.

Владелец уличного кафе тихо поприветствовал Моро из-за шеренги корзин с цветами и провел их к самому дальнему от решетчатого входа столику. Вплотную примыкающий к изгороди из цветов, которые доставали до плеча, столик этот, с одной-единственной зажженной свечкой в центре клетчатой скатерти, был скорее в тени, чем на виду.

— Я думала, с нами будет полковник Витковски, — сказала де Фрис.

— Я тоже, — согласился Лэтем. — Почему его нет? Соренсон ясно выразился: нам нужны его знания и опыт.

— Витковски сам так решил, — объяснил Моро. — Он крупный представительный мужчина, и в Париже его многие знают.

— Почему же тогда мы не встретились в каком-нибудь другом месте? — спросил Дру. — В гостинице, скажем?

— Опять-таки так решил полковник. Видите ли, некоторым образом он свое присутствие здесь обозначил. Напротив у тротуара припаркована незарегистрированная машина американского посольства. Водитель остался за рулем, а два пехотинца в гражданском бродят среди гуляющих за нашей цветочной стеной.

— Значит, он устраивает проверку, — сказала де Фрис, и слова ее прозвучали как утверждение, а не как вопрос.

— Вот именно. Поэтому-то наш общий друг и выступает здесь в качестве солдата, в весьма, прямо скажем, противоречивой роли. Витковски хочет убедиться, что других утечек информации нет, а если есть, он собирается взять пленного и выяснить источник.

— Узнаю Стэнли, — усмехнулся Лэтем. — Единственное, чем он рискует, так это моей жизнью.

— Вы в полной безопасности, — уверил его глава Второго бюро. — Я очень высокого мнения о ваших агрессивных пехотинцах. Карин, — добавил он, увидев ее забинтованную руку, — ваша рука... Полковник сказал, вас ранили. Мне искренне жаль, что так вышло.

— Она заживает, спасибо. А потом придется сделать небольшой протез в косметических целях. Завтра я иду к врачу, и после этого скорее всего стану носить модные перчатки.

— Машина Второго бюро к вашим услугам.

— Стэн уже все организовал, — сказал Дру. — Я настоял на этом, потому что хочу, чтобы за все расплатилось посольство. Я ей и одного су не позволю заплатить по счету врача.

— Милый мой, это не важно...

— Мне важно!

— Вот как? Я очень рад за вас обоих.

— У меня вырвалось. Je regrette[95].

—Не надо, пожалуйста. Несмотря на свою профессию, я — roman-tique au coeur[96]. К тому же полковник Витковски уже весьма осторожно мне намекнул, что у вас, возможно, роман. В такой ситуации лучше не быть одному, одиночество при стрессах — это страшно.

— Хорошо сказано, мсье... mon ami Клод.

— Merci.

— Позвольте еще один вопрос, — прервал их Лэтем. — Я могу понять, почему здесь нет Стэнли, а как насчет вас? Разве вас в Париже не знают?

— Очень мало, — ответил Моро. — Моя фотография никогда не появлялась в газетах или по телевидению — такова политика Второго бюро. Даже на двери моего кабинета нет таблички Le Directeur[97]. He стану утверждать, что у наших врагов нет моих снимков, есть, конечно, но я не так уж бросаюсь в глаза. Я не слишком высокий и не одеваюсь экстравагантно, у меня самый обычный вид. Как говорят американцы, я не выделяюсь из толпы. И потом у меня большой выбор шляп; посмотрите хотя бы на эту идиотскую кепку у меня на голове. Это все, что мне нужно.

— Только врагов этим не проведешь, — возразил Дру.

— Тут мы все рискуем, мой друг, разве нет? А теперь давайте я вас введу в курс дела. Вы, может быть, уже знаете, что посол Кортленд летит на «конкорде» сегодня утром в Вашингтон...

— Соренсон сказал, что убирает его с пути на тридцать шесть часов, — прервал его Дру, — под предлогом какого-то неотложного дела в Госдепартаменте, о котором департамент, кстати, и не подозревает.

— Верно. В это время миссис Кортленд будет под нашим наблюдением, и поверьте, неотрывным наблюдением. От нашего внимания не скроется ни один ее шаг вне посольства, а о каждом ее телефонном звонке из посольства тут же будет доложено в мой кабинет — спасибо полковнику.

— А подслушать ее разговоры нельзя? — прервал его Дру.