– Лидия сегодня умерла, это данность, – продолжил Гай. – Но ты не повинна в этом, так же как и я. Она сама сделала выбор, моя любимая, она сама выбирала, как поступить, каждый раз, начиная с того момента, когда решила скомпрометировать тебя, и до того, когда решила гнаться за мной на лошади, зная, что не умеет скакать верхом. Не говоря уж о множестве других дурацких выходок, которые она совершила между двумя этими событиями. – Он глубоко вздохнул. – Поверь, думая о ее гибели, я не испытываю ничего, кроме искреннего сожаления. К своему удивлению, я не обнаруживаю в себе ничего похожего на ненависть, хотя было бы естественно испытывать это чувство после тех мерзостей, которые она нам сделала. Но я помню, что Лидия сделала и еще кое-что. Она дала мне Мило и, сама того не желая, дала тебя. Это два самых больших и лучших подарка в моей жизни.

Лицо Джоанны исказила гримаса боли.

– Она ушла… Она ушла насовсем, Гай.

– Да, это так. Но, как предположил Рэн, именно уйдя, она наконец обрела мир, которого, видит Бог, в ее душе при жизни никогда не было. Я много и долго думал об этом, когда скакал сюда, и пришел к однозначному выводу. Ревность к тебе, которая зародилась в ней в ранней юности, съела ее изнутри. – Он осторожно сжал ее пальцы своими и заговорил более спокойным уверенным тоном: – Подумай об этом, Джо. С ранних лет все вокруг потворствовали малейшим ее прихотям и говорили, что она само совершенство, достойное быть не меньше, чем принцессой. Подозреваю, что любой, чье отношение к ней не соответствовало ее чрезмерным ожиданиям, незамедлительно заносился в категорию врагов. И ты тоже оказалась там.

– Но… но я очень любила Лидию и была предана ей! – протестующе воскликнула Джоанна, удивленная последними словами Гая. – Если я в чем-то и виновата, то в том же, в чем те, кто нянчился с ней и потворствовал прихотям. Почему я вдруг оказалась врагом?

– Потому что ты представляла угрозу своей добродетелью, самим фактом своего существования рядом. Ты была не просто кузиной. Твое сходство с ней делало тебя как бы ее ипостасью, причем более красивой внешне и несомненно более совершенной внутренне.

Еще более озадаченная, Джоанна решительно покачала головой.

– Лидия была так хороша, так жива и привлекательна по сравнению со мной… Все буквально обожали ее. Она прекрасно знала, что я лишь бледное ее подобие.

– Неужели ты и сейчас все еще не поняла, Джоанна? Лидия, как бабочка, весело порхала и радовала глаз, но не могла никого согреть более чем на мгновение. Она вся состояла из радостных ожиданий и веселого щебетания, но в ней не было ничего прочного и надежного. Ты же, наоборот, не только умна, но имеешь любящее сердце и врожденную мудрость, а самое главное, талант использовать все это так, как нужно.

– У Лидии просто не было времени на подобные вещи, – сказала Джоанна, слегка заикаясь. – Она не придавала значения ничему, кроме умения вести себя в свете и положению в обществе. Она всегда смеялась над тем, что у меня совершенно отсутствовали способности ко всему этому.

– Конечно, смеялась, поскольку радовалась, когда ей удавалось найти хоть что-то, что принижало твои достоинства. Осознание того, что ты чем-то лучше ее, любимая, она воспринимала как унижение и старалась унизить тебя в ответ. То, что ты любила ее и была предана ей, для нее не имело никакого значения. Более того, в ее глазах это было проявлением глупости. Глупенькая, доверчивая Джоанна. – Он мягко улыбнулся. – А ведь ты из тех немногих людей, которые слышат звук снега.

Джоанна посмотрела на него с недоумением.

– Звук снега?

– Да. Помнишь акварель, которую нарисовал для тебя Мило, когда ты была больна? Он нарисовал свои чувства, как ты его научила. Разглядывая этот листок бумаги, я узнал больше, чем за предыдущие двадцать лет. – Он прикоснулся губами к кончикам ее пальцев. – Разве мог такой недалекий человек, как Лидия, не испытывать чувства ревности, не завидовать тебе, твоей красоте, твоему благородству, твоему врожденному чувству прекрасного? Она была лишь бледным подобием оригинала, моя дорогая, и знала это.

– Я причинила ей боль, Гай, – сдавленно произнесла Джоанна. – Я сделала ей ужасно больно. Страшно представить, что Лидия должна была почувствовать, когда увидела, как Мило побежал не к ней, а ко мне, когда увидела, что ты готов защищать меня от нее, когда ты открыто сказал все, что думаешь о ней. И в последние часы своей жизни она думала о том, что ты оттолкнул ее, потому что хочешь меня. Не из-за этого ли она сделала такую невероятную глупость, из-за которой и погибла?

– Как я уже сказал, Джо, она сама принимала решения, и они не были случайными. Было бы крайне глупо с нашей стороны лишить себя счастья из-за того, что мы сожалеем о смерти Лидии. Кстати, не только себя. Есть еще Мило. Я уж не говорю о слугах. Я никогда не видел так много столь сильно опечаленных людей, когда ты уехала. Вейкфилд нуждается в тебе.

Почувствовавшая вдруг усталость, Джоанна прислонилась затылком к стене.

– Тебе еще предстоит выдержать траур в течение ближайшего года. Я не должна буду находиться поблизости, Гай, иначе не избежать скандала.

– Я не собираюсь вновь погружаться в траур, – сказал Гай. – Одного раза вполне достаточно.

Шокированная Джоанна сердито посмотрела ему в глаза.

– Ты не смеешь так думать! Даже если твое сердце не ощущает горя, ты обязан соблюсти общепринятые правила.

– Я не обязан соблюдать никакие чертовы правила, – сдерживая себя, сказал Гай. – Рэн и Диксон уже положили тело в саркофаг, где, по всеобщему убеждению, оно находится последние семнадцать месяцев. Слуги поклялись хранить тайну. Таким образом, я считаю, в этой истории поставлена точка. Совсем ни к чему позорить Лидию на весь свет, сообщая, как она провела последние семнадцать месяцев своей жизни. Ах да, ты же этого не знаешь. Но я расскажу тебе по дороге домой. – Он на секунду замолчал, положив руки ей на плечи. – Ты же едешь домой?

Аргументов для возражений больше не осталось. Гай со свойственной ему скрупулезностью разобрал все пришедшие ей на ум возражения и опроверг каждое из них. Джоанна обеими руками вытерла заструившиеся из глаз слезы и прямо посмотрела в прекрасные темные глаза, с надеждой глядевшие на нее в ожидании ответа.

– Да, я поеду домой, – произнесла она слегка дрогнувшим голосом, чувствуя, как ее переполняет ощущение счастья, которого она уже не надеялась испытать. Она загадочно улыбнулась и перевела взгляд на свой живот. – Банч очень переживала о том, что я собираюсь растить этого ребенка как итальянца.

Обращенные к ней глаза Гая сверкнули.

– Джо? Джо, радость моя? Ты беременна? – Он вдруг почувствовал, что ему трудно говорить, и провел рукой по глазам. – Почему ты не сказала, когда я спрашивал тебя? – поинтересовался Гривз хрипловатым голосом. – Я молился об этом.

Джоанна прижалась лбом к его груди. Мешало слишком толстое пальто. Она раздвинула его полы, а затем и полы оказавшегося под ним сюртука и наконец услышала, как бьется его сердце. К нему она и прильнула щекой.