– О да. – Я рассмеялась. – Понимаю. Очень хорошо понимаю. Может, я тоже сирена? Хотя учитывая, как я пою, – пароходная.

Сейчас бы грозу. Или хотя бы дождичек с далекими едва слышными раскатами грома. Но зимой грозы реже, и если Крост не развлекается и я в относительном душевном спокойствии – надеяться не приходится.

Я бы вызвала ее сама, но насыщенный вечер меня измотал. Хотелось пить вино, лежать и ни о чем не думать. Что я и сделала. Теперь пол уже не казался таким холодным.

– Как ты поняла, что Арен твой отец? Ты что-то увидела, когда была в трансе?

– Нет. – Аннабет тоскливо улыбнулась. – Раньше. Помнишь занятие по прорицаниям, где мы лежали в лесу и слушали знаки природы?

– Это когда я уснула?

Тот «неуд» я долго исправляла, силясь услышать что-то осмысленное в шелесте листьев и гомоне птиц. Как всегда, насочиняла, и магистр сделал вид, будто мне поверил.

– Ага. Я тогда только и думала о том, как найти родителей. И услышала голос Уотерторна. Он говорил: «Она не должна была здесь учиться». Я подумала, что мне послышалось или, может, я уловила голоса из школы, но вокруг было тихо.

Аннабет хихикнула.

– Только ты сладко сопела рядом. Я решила, что мне никто не поверит, и притворилась, что ничего не слышала. А сегодня когда я была в трансе, то вдруг почувствовала… это очень сложно описать. Как будто тебя зовет кто-то знакомый. Было так хорошо, как во сне, и я не хотела выбираться, но доверилась. Ожидала увидеть тебя или Ленарда, а увидела Уотерторна. Потом он произнес ту фразу из прорицаний, и я поняла, что мне не послышалось.

– Надо же, полезный предмет, оказывается. Зря я на нем спала.

– Когда я узнала, что они с Ленардом друзья и что он платит за мое обучение, сложить два и два не составило труда. Он даже не отрицал.

– Он говнюк. Не слушай его.

– Он платит за мою учебу.

– Из страха за свою задницу. И за корону.

– Да, но, если вдуматься, это самое большее, что может сделать внезапно найденный через двадцать лет отец, да? То есть, конечно, я мечтала, как меня тепло примут в семью, как посадят за общий стол и будут плакать от радости, что потерянная дочь нашлась, но в реальном мире такого не бывает. И оплата по счетам в этой школе – единственное, на что можно, да и вообще стоит, рассчитывать. Не бывает любящих отцов, пропадающих два десятка лет.

– Не знаю, – вздохнула я. – У меня его вообще нет.

– Это как? – Аннабет нахмурилась.

– Вот так. Богини перерождаются не совсем обычным образом, хотя я точно не знаю, каким. Ну а родители Таары – Смерть и Хаос. Их сложно представить на семейном обеде.

– Это так сложно. И странно. Ты никогда не была обычной, но воплощение богини?

– Я тоже не в восторге. И тоже не могу отказаться от сущности, так что не у тебя одной странное наследство.

– Извини, что испугалась тебя тогда.

– Да ладно. Это нормальная реакция. Многие боятся или ненавидят таких темных.

– Как Бастиан?

– С ним сложнее. Я весь прошлый год капала ему на мозги, как боюсь превратиться в Таару, какая она темная тварь. Буквально выбивала обещание никогда не принимать ее. А потом умерла, ну и знаешь, мало кто остается прежним, съездив в отпуск на тот свет. Но для Бастиана я уже не Деллин.

– В это слабо верится, – хмыкнула Аннабет, – ты бы видела его в том году. Когда Брину взяли под стражу, мы думали, он сожжет город. Там так полыхало. Бастиан появился в школе только в последний день, наверное забирал диплом, но, кажется, его заставили это сделать. Ты не видела его тогда, поэтому не замечаешь разницы. Сейчас он ожил. Вряд ли это только потому, что Брину спасли. Он знает, что ты жива.

– Тогда он садист, потому что я уже устала надеяться, что когда-нибудь Бастиан меня примет.

– Почему ты его любишь?

– Не знаю.

Я приподнялась, чтобы сделать еще глоток.

– Просто люблю. Он ужасный эгоист, самовлюбленный дурак, головная боль, невыносимая сволочь. Но иногда он совсем другой. Он любит сестер, знает массу всего, он даже в мыслях не допускал встать на сторону Акориона, хотя по неизвестной мне причине сильно ненавидит Кеймана. Он всегда был рядом с тех пор, как стал призраком. По крайней мере в те моменты, когда был нужен. Не знаю, как это получилось. Вот я выливаю на него апельсиновый сок в столовой, и вот мы уже спим в его доме и не знаем, что через пару часов все изменится.

– Может, он просто не знает, как вернуть все назад? – предположила Аннабет. – И скучает, но запутался, наделал и наговорил столько, что не верит в возможность тебя вернуть. Это бывает сложно. И ты лежишь в гордом одиночестве и мечтаешь, чтобы все раз – и забылось. Снова стало как раньше.

– А если нет? Я не готова признать, что не хочу без него жить, и в ответ получить фирменное ди файровское «это твои проблемы».

– Никто не готов, – вздохнула она. – Поэтому и молчат.

А она ведь даже слышала – что-то такое я сказала ей в Бавигоре. Мы с Бастианом определенно та еще парочка. Но как же мне хочется с ним хотя бы поговорить. Посидеть за учебниками, послушать размеренный голос, читающий очередной параграф. Пригреться под боком и спокойно проспать до самого утра, чтобы смотреть, как он до занятий пытается заниматься делами Дома Огня. И пить кофе с апельсином.

– Не хочу в школу.

– Не пойдем. Останемся здесь.

– А Крост не разгневается?

– Пусть попробует, – проворчала я, устраиваясь поудобнее. – Тебе холодно?

– Немного.

Скоро я уже смогу написать книгу «Камасутра в условиях острой нехватки пространства ввиду торчащих из спины крыльев». Но если летом я отдала бы все, чтобы избавиться от них и снова выглядеть привычно и обычно, то сейчас настолько сроднилась, что даже не представляла, как вообще люди живут без крыльев?

Я повернулась на бок, положила под голову пиджак, свернулась клубочком и накрыла крылом нас с Аннабет. От него было не так уж много тепла, но лучше, чем ничего. И мне тоже не хотелось возвращаться в школу. Завтра будут разборки, невозможно спустить на тормозах всю мужскую часть школы, вдруг очнувшуюся в лазарете. Да и женская видела достаточно, чтобы сделать определенные выводы. А на выходных я должна забрать у Алайи платье, чтобы в гордом одиночестве отправиться на бал.

– Ты будешь со мной дружить? – раздался тихий голос Аннабет.

– Дружба со мной нередко заканчивается смертью.

– Все жизни заканчиваются смертью. Но я не хочу умирать одна.

– Ты не одна.

Это уже кое-что.

* * *

Выходные подкрались незаметно и воспринялись мной с облегчением. На мое счастье, никто из парней толком не вспомнил, что произошло в столовой, а если и вспомнил, то рассказывать о том, как их отделала девчонка, не спешил. Благодаря Ленарду я вообще не фигурировала в объяснительной беседе.