Сэра закрыла глаза и попыталась расслабиться, но чем больше старалась не думать, тем больше думала.

Таер встал, но она не смотрела, что он делает. Немного погодя он вернулся и заиграл на лютне. Выбрал одну из своих любимых песен: ею он усыплял детей, когда они болели или у них резались зубы. Мягкие низкие звуки скользили по ней и уменьшали напряжение плеч и шеи. Она позволила голосу отвлечь ее от крови и опасности, вернуть домой, в вечера, когда дневная работа закончена и они с Таером сидят на крыльце. Жесткая шерсть Гуры щекочет босые ноги Сэры, а садящееся солнце золотит горы.

Сэра расслабилась, и что-то шевельнулось на концах ее пальцев. Вначале это был еле слышный шепот. Она раздувала его своим интересом, как раздувает искру, когда старается развести костер способом солсенти.

– Он не дышит.

Голос Тоарсена, хриплый от горя.

Но когда она отвлеклась на эти слова, песня Таера вернула ее к крошечной искорке… исцеления. Она уговаривала эту искорку, направляла ее себе в пальцы. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала.

Огонь опалил ее плечи так неожиданно, что она дернулась и ахнула, но чьи-то руки держали ее за запястья и не давали оторвать ладони от Кисела. Сэра открыла глаза и поняла, что ущерб, причиненный ножом Иелиана, ликвидирован, хотя нож глубоко проник в тело.

Сила Жаворонка из пальцев Сэры переходила в тело Кисела, ликвидируя серьезные повреждения тканей, потом занялась более мелкими повреждениями. Сердце Кисела остановилось, но сила ударила его, и оно не могло противиться и снова забилось.

Недостаточно крови, мама. Он не выживет, если не получит новую кровь.

– Кто это сказал? – спросил Джес.

– Что сказал? – спросил Лер. – Молчи, Джес, ты ее отвлекаешь.

«Мехилла?» – спросила Сэра, не зная, реальным ли был этот голос или воображаемым. Ответа не было.

Но кто бы это ни сказал, он сказал правду. Киселу нужна кровь, а Жаворонок не может дать ее ему.

Но ведь Сэра не Жаворонок, по крайней мере не только Жаворонок. По-прежнему прикрывая правой рукой – рукой с кольцом – рану на груди Кисела, она поднесла левую, покрытую кровью Кисела, ко рту и коснулась ее языком.

А потом призвала к руке магию. «Найди это», – сказала она ей, показывая кровь Кисела. Магия взяла свернувшуюся кровь с повязки, с ее рук, с окровавленной одежды Кисела. Сэра снова коснулась языком. «Сделай такой». Свернувшаяся, засохшая кровь снова стала чистой и живой. «Помести туда». Та ее часть, что была Жаворонком, отыскала слипшиеся кровеносные сосуды и показала магии, где нужно действовать.

Сэра с дрожью вздохнула.

– Отпусти, – сказала она Леру, который сильно сжимал ее запястья. – Больше он во мне не нуждается.

Лер отпустил ее, и она отняла руки. Грудь Кисела выглядела так, словно ране несколько недель. Сэра была немного разочарована: все-таки след остался, но вспомнила слова Брюидд о том, что колени Таера должны немного и сами выздоравливать, и решила, что, может, это и к лучшему.

Кисел открыл глаза.

– Вряд ли я сегодня смогу сражаться, – сказал он Сэре. – А вот завтра… – Он попытался сесть, но не удержался. Тоарсен подхватил его, прежде чем он ударился головой о землю. – Ну, может, через неделю или две… – слабым голосом сказал Кисел.

– У тебя получилось, – сказал Таер, прерывая игру.

– Спасибо, – прошептал Тоарсен со слезами на глазах.

– Я сказала, что не позволю этому ублюдку убить еще кого-нибудь, – холодно ответила Сэра.

– Куда исчезла вся кровь? – спросила Ринни. Сэра потрепала голое плечо Кисела.

– Назад, туда, где ее место, – сказала она. – Теперь попробуем Гуру.

Гуру лечить оказалось одновременно и проще, и труднее: легче, потому что теперь Сэра знала, как призывать кольцо, труднее – потому что она устала и раны были серьезнее. Иелиан сломал Гуре ребра и разрезал плечевую мышцу.

Сэра соединяла последние порванные связи, которые, как знал Жаворонок, позволят собаке пользоваться ногами, как раньше, когда кто-то заговорил с ней.

– Сэра.

Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы оторваться от лечения и понять, что это Таер.

– Сэра, Хиннум вернулся. – Голос Таера звучал мягко, но настойчиво. – Ты можешь ему помочь?

Сэра подняла голову и увидела стоящую на коленях Хенну; по ее щекам катились слезы, и она держала на руках неподвижную черно-белую птицу.

– Сэра, – сказала Хенна.

Сэра с трудом встала, и Таер поддерживал ее, пока она не обрела равновесие. Она склонилась к Хенне и поднесла руки к сороке.

Почувствовала, как сила Жаворонка устремилась к птице, но, как масло отталкивает воду, целительная сила перекатилась через птицу, не тронув ее. Сэра попробовала снова.

На это раз она увидела разницу между Хиннумом и Киселом. Тело Хиннума окутывали возраст и магия и не давали целительной силе приблизиться. Она поняла, что лечить мага солсенти трудно, потому что в его теле действует другая магия, не та, которой владеет Ворон. Она поняла, почему колдун солсенти способен прожить гораздо дольше обычного человека: эта магия придает сил его стареющей плоти, сухожилиям и костям.

– Он слишком стар и магия слишком укоренилась в нем, чтобы допустить лечение, – сказала потрясенная Сэра. – Я ничего не могу сделать.

Хенна пригладила перья птицы и что-то шептала ей. Яркие птичьи глаза потускнели, и Сэра точно ощутила момент, когда сердце Хиннума перестало биться.

Приближалась тьма, и Сэра в тревоге подняла голову, но это был только ее сын. Защитник присел и обнял плачущую Хенну.

– Джес не может быть здесь, – сказал он ей. – Но я могу.

Облик сороки исчез, и на коленях Хенны лежал ребенок не старше четырех лет.

– Бедный мой Хиннум, – прошептала Хенна. – Как это жестоко! Какую цену ты заплатил за магию, друг мой. – Она посмотрела на Сэру. – Когда ему исполнилось триста лет, он перестал стареть и стал молодеть. Когда я видела его в последний раз, он выглядел так, словно ему столько же лет, как Ринни, и он находил это унизительным. – Она посмотрела на ребенка у себя на руках. – Он бы возненавидел это.

– Он был великий колдун, и мир после его смерти стал беднее, – сказала Сэра.

– Это был величайший из когда-либо живших магов, – хриплым от горя голосом сказала Хенна. – Я была Вороном и не представляла себе, какой силой способен владеть мастер иллюзий. Он мог пользоваться и другими видами магии, но сутью его была иллюзия. Он создал заклятие, которое принесло в жертву Колосс, потому что у меня для этого уже не было сил. Пятьдесят колдунов не сравнились бы с ним по силе.

– Когда все закончится, – сказал Таер, – ты расскажешь мне эту историю, и я буду петь ее, чтобы пламя его славы никогда не погасло. Он умер, защищая моих детей, умер, пытаясь победить Черного. Такой человек заслуживает, чтобы его помнили.