— Я не умею беспокоиться.

Метатрон всегда сохранял невозмутимость.

— Ты, видимо, даже не понимаешь, насколько сильно и сама Всея боится чего-то неопределенного, едва заметного в воздухе… За личиной спокойствия прячется мрак и смерть, жестокая смерть, наша всеобщая смерть. Впервые это заметил сам Кавум, как только ему начало плохеть. Разве ты не помнишь?

— Кавум плох собой. Он слаб. Он может ошибаться.

— Нелестно так отзываться о собственном брате, Трон.

— Ты думаешь также, как и я.

— Да, так и есть. Но я ведь не говорю этого в открытую, — Шехина виновато улыбнулась. Метатрон смутился и устремил взгляд на высокий замок на горе. От горы отходили отдельные гигантские камни, и те висели в воздухе, а на них принято было селится людям, и обосновывать свои деревни. Но обычному народу позволялось жить и в самом замке, просто не все переносили его большой размер. Метатрон не понимал, для чего же тогда предлагать людям жить в замке, если их можно селить снаружи.

— Сколько ему осталось жить?

— Трон, откуда мне знать? Это знает лишь Праматерь, и раз она всё-таки доверила ему грань Сути, то это вполне может означать то, что жить он будет ещё долго. Не находишь этот ответ логичным?

— Логично.

— Ну вот и хорошо. Я думаю, нам пора возвращаться к святилищу. Я боюсь за… неё.

— Почему?

— В воздухе витает смрад разложения. Мне это не нравится.

— Это запах цветов, Шехина.

— Почти одно и то же, Трон…

Шехина встала со скамейки, и потянулась. Метатрон пошел через зеленую арку в сторону святилища их всеобщей Праматери. Прогулка будет долгой, так как Всея решила обосноваться на границе владений Царства Киники в молчании и рассуждении, которое не прерывали бы лишние для неё паломники, но её собственным детям она была рада.

Наследница королевского престола царства Киников последовала за своим братом. Она оглядывалась по сторонам, будто выискивая в высоких кустах что-то или кого-то, что затаилось в них. Но ничего в них не было. Повсюду лишь росли цветы. Прекрасные цветы, прекрасный запах которых поднимался постоянным и теплым ветром, и разносился по всем Киникам. Деревья мирно покачивались на этом ветру, стояли уже не первый год, и всё равно внутренне беспокоились о том, что этот ветер рано или поздно обломает им ветки. Но ещё ни одну ветку он не обламывал.

Отдельные камешки сами по себе подлетали в воздух, и застывали на одном месте, прежде чем обратно упасть на землю. Переполошенные не первый год этими явлениями жучки каждый раз боялись, что подлетевшие камни будут приземляться прямо на них, но ещё ни один такой камешек не раздавил ни одного такого жучка.

Бывало, что посреди цветущих полян и садов Киников могли быстро пролетать маленькие розовые искорки, будто малюсенькие удары молнии, взявшиеся из ниоткуда. Но и они не причиняли никакого вреда, более того, были неосязаемы, и ты мог даже не почувствовать, что через тебя пролетела одна такая молния.

А птицы летали, летали, летали… И было в этом что-то непременно волшебное, постоянное, вечное… Мир крутился вокруг своего единственного светила, которое даже звездой то не было, и все это прекрасно знали, и все почитали единственную Праматерь Всею за то, что она дала им всем вечную жизнь, которой нет у неё самой. И уже никогда не появится, ведь она от неё отреклась. Царство Киники и само будет стоять вечно, и что бы с ним не случилось, все всё равно знали, что теперь всё будет хорошо. Всё будет хорошо.