– Нет, – ответил старик.

– А чей вы гражданин?

– Европы.

– Европы? – усмехнулся полицейский. – Ну тогда покажите ваш европейский паспорт!

Кукутис, стоявший перед рабочим столом полицейского, покосился на стул под окном.

– Стоя я вам ничего не смогу показать, – сухо проговорил он.

– Ах да, извините! Садитесь! – спохватился полицейский.

Кукутис, раздраженный и подавленный произошедшим с ним в этот день, всем, от неприятной и глупой аптекарши и до того момента, когда в пивную вбежали два полицейских со служебной собакой и вырвали у него из рук губную гармошку, сбросил на пол свое серое пальто, уселся, поднял широкую штанину, оголив деревянную ногу полностью, принялся две ременные пряжки, державшие ногу на культе, отстегивать. Для этого ремень надо было еще больше натянуть, а он и так намертво сидел, отчего деревянная нога ощущалась Кукутисом как неотъемлемая часть тела.

Полицейский приподнялся над столом, прищурился, наблюдая за манипуляциями задержанного.

– Помочь? – спросил вежливо.

– Не надо! – буркнул Кукутис. – Раньше надо было помогать!

– Когда раньше? – удивился полицейский.

Кукутис не ответил. Ему наконец удалось оттянуть ремень достаточно, чтобы высвободить хромированный язычок пряжки из ременной дырки. После этого высвободил Кукутис культю из «чашки» деревянной ноги. Ремни на культе красные полосы оставили. Поднял Кукутис не без труда снятую с культи ногу. Посмотрел на стол полицейского, бумагами заваленный. Да и, подавшись всем телом вперед, опустил ногу поверх полицейской документации.

– И что это вы делаете? – Хозяин кабинета пораженно уставился на деревянную ногу, красивую и странную, полированную, как старинная мебель, и украшенную поблескивающими особым матовым цветом серебряными колечками, присутствие которых на ноге полицейскому было непонятено.

– Паспорта достаю, – ответил Кукутис сердито.

Живой ногой и прижатой к стулу задницей придвинул старик себя и стул к столу поближе. Потом повернул ногу «чашкой» для культи к себе, а резиновым каблуком к полицейскому, отчего тот назад на своем кресле на колесиках сдвинулся, спинкой кресла в стену уперся. Полез рукой в «чашку», вытащил оттуда прямоугольную фанерку длиной с пол-ладони. Снова в «чашку» рукой полез. Лицо его выразило и напряженность, и отчаяние. Что-то он пытался вытащить оттуда, но оно не вытаскивалось.

В конце концов поднял Кукутис ногу резиновым каблуком к потолку, а «чашкой» вниз. Стал ее трусить. Пару раз о стол ударил. И тут, один за другим, на полицейские бумаги несколько старых паспортов выпали.

Три с твердыми обложками, как книжицы, разных цветов, и три простых, как картонки, вдвое сложенные.

Полицейский нахмурился, протянул руку резко, как робот, и схватил паспорта. Поднес к глазам.

– Так вы русский? – удивился он вслух, глядя на непонятную кириллицу на обложке верхнего документа.

– Дважды меня хотели русским сделать, да не вышло, – ответил на это Кукутис. – Есть страны, которые так тебе навязывают свой паспорт, что просто выхода нет! И всегда навяжут, а потом на войну посылают! Эту паспортную книжку Российской империи мне еще до Первой мировой навязали! Так и сказали: или берешь российский паспорт, или в тюрьму за бродяжничество! И плевать им было на то, что у меня уже два паспорта было – Черногории и Прусского королевства!

Полицейский оторвал взгляд от серой потертой книжицы, посмотрел недоверчиво на старика. Потом, бросив паспортную книжку на стол, окунул взгляд и мысли в тисненные потускневшим золотом герб и буквы на втором документе. Сверху два стоящих на задних лапах мордами друг к другу льва держали герб, на котором один над другим два креста изображены были, а над ними – корона. А под гербом – указание государства, документ выдавшего: «Свободный город Данциг».

– Вы что, смеетесь надо мной? – снова посмотрел полицейский подозрительно на одноногого задержанного. – Что это еще за «Freie Stadt Danzig»? Не было такого государства!

– Вы думаете? – усмехнулся Кукутис. – Да, образование теперь в Европе никудышнее, не то, что раньше!

Вытащил из ноги ящичек с завернутыми в носовой платок монетками. Развернул, взял одну, протянул полицейскому.

– Что это? – спросил тот.

– Данцигский гульден! – ответил старик.

Минуты три рассматривал полицейский монету. Потом вернул ее Кукутису.

– Так это все ваши паспорта? – спросил он, разложив документы перед собой в ряд. – А какой последний?

– Вот, – Кукутис ткнул пальцем в паспорт Литовской республики, выглядевший, может, и чуть новее других, но тоже древним и потертым.

Полицейский раскрыл его, глянул на черно-белую фотографию владельца, потом на самого владельца, напротив сидевшего.

– Он же выдан в 1938 году! – воскликнул он.

– Ну и что? Там же в графе «годен до» прочерк стоит. Значит, бессрочный! – пояснил Кукутис.

В дверь кабинета постучал, а потом и вошел второй полицейский, тот, что в кафе со служебной собакой на поводке вбежал. Вошел и хозяину кабинета отрицательно головой мотнул.

Полицейский за столом кивнул коллеге, и тот снова за дверью исчез.

– Нет ничего на вас в системе, – обратил он снова свой взгляд на Кукутиса. – И отпечатки пальцев у вас «чистые»…

– Ну так отпускайте меня! – выдохнул устало Кукутис. – Мне во Францию надо!

– Пока не могу! По процедуре вас должен еще психиатр опросить!

– И где он, ваш психиатр? – Взгляд Кукутиса выдал его раздражение больше, чем голос.

– Здесь, сейчас зайдет! – пообещал полицейский.

Женщина в белом халате с жестким, словно вытесанным из гранита лицом вошла и тут же попросила полицейского выйти.

Заняв его место за столом, она несколько минут пристально смотрела Кукутису в глаза, время от времени роняя взгляд на его руки, словно проверяя: не дрожат ли?

– Может, поговорим? – предложил наконец одноногий старик.

– Да, – она резко кивнула. – Только говорить буду я, а вы должны быстро и точно дать ответ. – Итак. Вопрос первый. Как называется котенок собаки?

– Щенок, – четко ответил Кукутис.

– А щенок кошки как называется?

– Котенок.

– Вы верите в мировую банковскую систему?

– Нет.

– А во что вы верите? – Голос женщины был начисто лишен интонации.

– В Бога, в добро и в то, что целью любого странствия является спасение человека, попавшего в беду.

Жесткое лицо женщины-психиатра выразило растерянность, а потом скуку.

– Ганс! – крикнула она, и в кабинет тотчас вернулся знакомый Кукутису полицейский.