Что-то произошло. Никто не мог сказать, что именно – какая-то еле заметная рябь прошла по комнате, и за окном тьма стала прозрачнее, словно вернулся обычный темный осенний вечер.

Андрей опустил голову. Потом снова посмотрел на них – таких беззащитных, таких влюбленных друг в друга.

– Мне кажется, что теперь вас эти, – он показал головой за окно, – уже не смогут достать. Никак.

– Всего три дня осталось… – прошептала Лидия Васильевна. – Всего три дня…

– Я пойду с вами. – Андрей положил руку на их соединенные ладони. – Я тоже решил. Что будет с Викой – то и со мной.

И опять что-то произошло – неуловимое, почти незаметное, хрупкое, как угасающий звон разбитого тонкого стекла.

Вика с зареванной, но уже сердито улыбающейся Светкой вернулись в гостиную. Вика была необычно решительной и сильной, а Светка – необычно тихой и послушной.

– Светка плачет, – шепнула она Андрею. – Она плачет, что никогда не станет взрослой, что ее никто никогда не полюбит, как ты – меня… Мне ее так жалко…

– Викушка, подай еще один бокал… Лидочка, а ты помнишь – там, в серванте? По-моему, время.

Лидия Васильевна кивнула, ушла в спальню и через несколько минут вернулась с зеленой бархатной коробочкой.

– Вот, это мы для Викушки и Светочки припасли, – сказала Лидия Васильевна, любовно поглаживая кольца. – А это будет для вас. Это дедовское еще, пусть ваше будет.

– Ну давайте выпьем, по-настоящему, со звоном! – вскочил Фомин.

Они чокнулись бокалами, репродуктор вдруг замолк.

«Это их время кончается. Их мир сжимается», – подумал Андрей, ощущая, как вместе с мирком Фоминых сжимается и его сердце.

Он надел на палец Вике тонкое золотое колечко и поцеловал ее.

Репродуктор вздохнул и выдал «Полет валькирий».

Андрей возвращался домой, полный какой-то злой, сумасшедшей радости.

– «Все долги уплачены до заката, как любил говаривать мистер Коркран», – процитировал он неизвестно откуда всплывшие слова. Кто такой этот мистер Коркран? В Интернете посмотреть, что ли?

Поднялся ветер, с неба смело дождевые облака, в проранах замерцали тусклые городские звезды. И откуда-то издалека, на грани слышимости, донесся далекий-далекий звук рога, лай призрачных псов, мерный неостановимый шаг и лязг затворов.

Стояла глухая ночь. Ветер угрожающе свистел над арбатскими переулками. Почти все окна были темны. Деревья размахивали руками, бешено и бессистемно разрывая в клочья зеленоватые и бледно-оранжевые шелковые платки фонарного света, и разбуженные вороны хрипло и недовольно каркали где-то в темноте.

Игорь, подняв ворот черного плаща и озираясь, остановился у знакомого подъезда.

Дверь была заперта.

А дом был старый. Старый дом – вход в лабиринт городских измерений. Игорь постоял, прислушиваясь к себе и к дому. Холодок скользнул по телу внезапно, словно где-то приотворилась дверь.

– Ну вот и хорошо, – прошептал Игорь и шагнул туда, откуда тянуло этим холодком.

В подъезде опять было тихо и тепло, откуда-то шел слабый рассеянный свет. Каким-то непостижимым образом здесь все оставалось уютно-старинным, несмотря на домофон. А консьержки непременной в подъезде не было…

Он вошел внутрь широкого вестибюля. Сфинксы на капителях колонн неописуемого модерна делали вид, что они тут ни при чем. Притворялись просто лепными раскрашенными сфинксами. Игорь вежливо кашлянул. Звук гулко отдался под сводами вестибюля. Одна из голов на какое-то мгновение капризно скривилась, затем снова притворилась, что она тут ни при чем.

– Я прошу прощения, – начал Игорь.

– Ахххх, – вздохнула голова слева. – Снова вы.

– Снова я. Прошу прощения, что потревожил вас и нарушил увлекательную вашу беседу…

– Ой, да ладно, – протянула жеманно правая голова. – Даже интересно, уж не притворяйся, дорогая.

– Ничего я не притворяюсь! – оскорбилась левая голова.

– Нет, я готов немедленно покинуть вас, если…

– Нет-нет! – хором воскликнули обе головы. – Так и быть, мы выслушаем вас и дадим вам совет. Говорите же, говорите, безобразник!

Игорь еле заметно улыбнулся. Головы явно были сплетницами, и, хотя сплетничать вроде бы было не с кем, кроме как друг с другом, информацию они откуда-то извне, несомненно, получали. Может, от таких, как сам Игорь. Как к головам обращаться, Игорь никак не мог понять – не то милостивые государыни, не то милостивые государи, не то кис-кис… Надо что-то нейтральное. Не будет ли столь любезен уважаемый джинн…

– Не будут ли столь любезны уважаемые мои собеседницы подсказать мне, где найти в Москве человека или не совсем человека, который все знает?

– Ах, мало ли в Москве человеков и не-человеков? – протянула левая головка с интонацией: «Мало ли в Бразилии донов Педров?»

– Дорогая, – прищурившись, ядовито и сладенько ответила правая, – не притворяйся глупенькой. Он спрашивает о Брюсе!

– И кто бы мне еще говорил о глупости? – таким же сладеньким тоном отозвалась левая. – Гипсовая черепушечка?

– Будто ты – мраморная! Мордой не вышла! – рявкнула правая.

– Ах-ах! Тоже мне Клеопатра!

– А Клеопатра, между прочим, была весьма некрасива и носата. Прямо как ты, милочка!

– Зато остроумна и обаятельна!

– Она-то да, а вот ты – извини, дорогая, гипс и есть гипс! Крашеный и облезлый!

– Дамы, дамы, – засуетился Игорь, – я никогда не видел столь прелестных головок!

Головы одновременно посмотрели на Игоря. Теперь он очевидно мешал им выяснять отношения.

– Молодой человек, вам надо к Брюсу. Он все знает, – нетерпеливо сказала левая.

– К какому Брюсу? – Игорю в голову сразу полезли всякие «крепкие орешки».

Головы переглянулись.

– Нет, он положительно неразвит! – фыркнула она. – Яков Вилимович! Какой же еще Брюс может быть в Москве?

– А где его найти?

Головы смерили Игоря таким презрительным взглядом, что Игорь по-настоящему смутился, поняв, что сморозил какую-то глупость. Затем одна голова с утомленным видом, закатив глаза, томно выдала:

– Вестимо, где. В Сухаревой башне, где же еще.

Игорь не сразу решился на последний вопрос. Головы явно ждали, когда он уберется.

– Но башня-то разрушена давно…

– О боже! – возопила правая голова. – Как же, разрушишь Брюсову башню! Он же великий маг! Просто он спрятал ее!

– Именно! Она где стояла, там и стоит!