И поистине, здесь стоит пред твоими дверями и стучит в них (Откр. 3, 20) милующий, вечно любящий тебя Иисус. Он ищет тебя, Он умоляет тебя, как будто это Ему, а не тебе крайне необходимо: дай Мне, дай же Мне, сыне, твоё сердце! примирись же с Богом! (Притч. 23, 26; 2 Кор. 5, 20). Смотрите – так действует любовь Христова. Как долго она не отступается от нас! как часто она хочет собрать нас, подобно птице, собирающей птенцов своих под крылья (Мф. 23, 37) – а нам нет до этого дела, мы этого не хотим! Мы несёмся во весь опор в нашем закоснелом падше-природном состоянии к погибели – и когда Спаситель останавливает нас, не есть ли это истинная любовь? Мы ходим по краю ада – и Он, пусть и болезненно для нас, хватает нас и оттаскивает назад; не настоящая ли это любовь? Что имеет вседовольный и всесовершенный Бог от того, что Он так много возится со мной и с тобой? Нужны ли мы Ему? ждёт ли Он от нас какой-либо выгоды? Не есть ли это чистейшая любовь Христова? Ах, душа! если бы ты познала дар Божий (Ин. 4, 10), и кто есть Тот, Кто с такой настойчивостью взывает к тебе: «Стой! только не иди дальше!», – ты больше не сопротивлялась бы Ему и не уклонялась бы от Него, но в тот же момент пала бы к Его стопам и предала бы себя в спасительные руки Его любви.

31. Если человек, на своё счастье, уступит сей призывающей и уговаривающей его любви, обратит на неё всё своё внимание и даст ей в себе место, то сердце его начнёт умаляться, уничижаться и сокрушаться в истинном покаянии и в поиске Божией благодати. И эти горькие и болезненные состояния сердца, в которые ввергается человек, есть тоже действие любви Христовой. По падшей природе душа очень бы хотела выкинуть всё это из себя и, как прежде, жить день за днём беззаботно, радостно и весело. Но нет, ей даётся в сердце язва, которую она не может из себя исторгнуть; душа чувствует свои грехи, свою беду, опасность своего положения, она видит теперь это на каждом своём шагу. Любовь Христова, говорю я, понуждает её к этим мыслям и чувствам, хотя душа пока ещё ничего не знает о сей любви, а только о гневе и погибели. Она услышала, узнала и восчувствовала, что именно она распяла любящего Христа своими грехами. Это пронизывает ей сердце, причиняет боль (Деян. 2, 36–37). Но то, что она должна испытать сию малую боль здесь, а не мучиться ею в бесконечно большей степени в вечности – не есть ли подлинная любовь?

Любовь Христова приводит душу в такое чувство своей повреждённости и крайней беды от него, и так смиряет её, что ей, как бы теснимой со всех сторон, ничего больше не остаётся, как только прибегнуть к сей любви Христовой и ввергнуться в неё, дабы в ней обрести своё просвещение и исцеление. И это и есть единственное намерение Бога при таких болезненных обстоятельствах – не отогнать нас от Себя или ввергнуть в отчаяние и погибель, но побудить нас искать Его любящего сердца, чтобы мы, ужаснувшись своих грехов и их последствий, покаянно возжаждали любви Христовой, Его примиряющей нас с Богом Крови, Его бесценной заслуги и вечной благодати; и не самонадеянно и бессильно вменяли их себе, но приобщались им чрез смиренное сердечное искание и воздыхание по силе Христовой любви и благодати, что свидетельствуется действенным успокоением отягощённой совести и умирением стеснённого сердца.

Душа, находящаяся в таком состоянии, должна только всецело смириться, всецело укорить себя, всецело отвергнуть себя (Мк. 8, 34) и не желать ничего знать, кроме любви и вечной милости Христовой. И когда грехи и греховная вина, гнев и проклятие будут всё больше и больше обуревать душу, она ничего не должна делать, кроме того, чтобы только всё больше и больше погружаться в бескрайнее море отверстой для неё вечной милости и любви Христовой. Смотрите – так понуждает нас любовь Христова к покаянию, и чрез покаяние – к любви. Тогда, наконец, непременно совершится то, что любовь Христова покроет множество грехов (1 Петр. 4, 8), дабы душа, как говорится у Пророка, помнила и стыдилась от благодарности и сокрушения сердца, что Господь простил ей всё, что она делала (Иез. 16, 63) и воздал ей одной лишь любовью. Те же, кому оставлено больше грехов, больше и любят (Лк. 7, 47).

32. Следующее действие любви Христовой – что она понуждает обращённую к Богу душу устраняться от греха, мира и всей его суеты. Человек не может больше принимать в этом участие, иначе его сердце как бы зажимается в тиски. Почему так? из страха перед родителями, обществом, начальством? О нет; ведь совесть такого человека обличает его даже за те грехи, которых никто не видит и видеть не может; даже за те вещи, которые нисколько не считаются предосудительными в обществе и подлежащими наказанию от начальства. Осмеивают ли и презирают люди того, кто живёт в суете и ложном благочестии? Отнюдь нет; наоборот, осмеивают и злословят они тех, кто не участвует с ними в их распутстве (1 Петр. 4, 4). «Почему ты не с нами, и держишься так обособлено?» Если обращённому христианину пришлось бы ответить на это вопрошание мира по существу, то он бы сказал: «Любовь Христова понуждает меня на то, чтобы оставить всё сие. Я не могу и не хочу больше следовать своей падшей природе и суетному образу мыслей и чувств. Довольно, что в прошедшее время жизни своей я поступал по воле языческой (1 Петр. 4, 3); довольно, что я так долго распинал в себе моего Спасителя (Евр. 6, 6) своими грехами – Спасителя, Христа, Который любит меня столь сильно, что ради меня Он отвергся не только всякой мирской радости (Евр. 12, 2), но и подобающей Ему небесной славы (Фил. 2, 7). Не должен ли и я ради Него отречься от всякого гнусного греха, всякого преходящего мирского похотения?»

33. Любовь Христова понуждает нас не только к отвержению бесстыдства мира сего и мёртвых дел греха, но и к действенному отречению от гнездящейся в нашем сердце любви к миру и прилепления ко всему тварному; к отвержению глубоко укоренённой в нас падшей самости; к умерщвлению похоти и гнева; к принесению Богу в жертву своеволия, самолюбия и самоугождения в малом и великом, в естественном и духовном.

Каких только мрачных и страшных представлений об отвержении себя и мира не составляют себе люди! Как часто слабые, неопытные души запугивают себя им без всяких на то оснований! Они думают: «О, что это за горестная жизнь, когда ты даже ни на один час больше не найдёшь радости в мире сем! Это невозможно выдержать; а от того или этого ты и вовсе никогда не сможешь отказаться», и так далее. Ах, любезная душа! отчего же ты воображаешь своего Бога таким жестоким? Ему не нужно наше самоотвержение, оно нужно нам. Бог не таков, как какой-нибудь злорадный человек, чтобы отягощать людям жизнь и путь на небо и не давать им в мире никакой радости. Это мы, мы – глупые, слепые, беспризорные дети, которые не знают своего истинного счастья и блаженства и считают радостью и целью своих стремлений то, что в действительности является мучением, погибелью и адом. Мы – как дети, играющие с острым ножом, которые начинают плакать, когда заботливая материнская любовь повелевает им бросить этот нож. Все внутренние побуждения к отвержению себя и мира мы должны воспринимать не законнически, но как действие любви Христовой. Господь хочет уговорить нас, безумных детей, чтобы мы бросили вредоносный нож; и если ласковое уговаривание не помогает, тогда Он попускает нам порезаться – для того, чтобы мы наконец отказались от опасных игр с ножом. О, это есть совершенная любовь! Христос хочет обладать нашим сердцем целиком и, ведя нас путём само- и мироотвержения, устранить все препятствия к тому, чтобы соделать нас причастниками Своей истинной, сущностной, вечной радости, любви и блаженства (2 Петр. 1, 4). И чем полнее Господь вводит душу в отвержение себя и мира, чем меньше – говоря по-человечески – Он ей позволяет, тем больше таковая душа преисполняется любовью Христовой.