— Да, мы все были неправы, что тогда согласились с капитаном. Но в каждом из нас остается что-то великое и прекрасное, несмотря ни на что. Мы все люди, достойные любви и если частью истории нашей жизни были самые страшные преступления и пороки, мы все равно должны любить самих себя и других, мы все имеем великие души и разум. Нам необходимо осознать наши ошибки, принять их как негативный опыт, и это будет огромный шаг в нашем личностном развитии. Отвергая свои заблуждения, приведшие к неправильным, злым или плохим поступкам, люди отвергают возможность изменить жизнь к лучшему.

Не все дослушали речь Альфреда до конца. Сначала команде было интересно, что скажет этот человек, который был таким замкнутым и много времени проводил за книгами. Но некоторым матросам слова философа показались скучными и затянутыми. К концу речи Альфреда число его слушателей уменьшилось. Даниле мысли философа показались очень интересными. Но Даню волновало, чем кончится спор со священником, на которого как ему казалось, хотели напасть и он опять подошел к отцу Олегу.

Даня услышал, как Краб кричит, обращаясь к священнику:

— Что, по-твоему, мы не должны пить и иметь баб? А вместо этого прикажешь петь псалмы и кричать: «Господи, прости нас», ждать, когда Бог наконец-то благоволит нас помиловать?

— Главное, конечно, нужно искренне осознать в душе, что вы во многом не правы, как и всякие люди, — ответил отец Олег.

— Этот баран, капитан, ни за что не будет каяться. И что ж тогда? — крикнул кто-то.

— Мне трудно ответить на этот вопрос, — сказал отец Олег, — но каждый в своей душе должен покаяться.

В это время откуда-то сзади появился Ханс. Католический проповедник поднял над головой свой лежавший на земле деревянный крест. «В этот раз Ханс как никогда в ударе», — подумал Данила.

Некоторое отсутствие энтузиазма, которое Даня заметил утром, куда-то исчезло, глаза Ханса опять горели страшным огнем. Голос звучал грозно.

— Не слушайте этого схизматика, — кричал Ханс. — Он говорит ложь под видом истины. Он прельщает лукавыми словами. Его надо немедленно убить, сжечь, искоренить.

— Дорогой брат, — сказал отец Олег, — но вы ведь даже не слышали, что я говорил.

— Я не желаю ничего слушать. Смерть ему.

Он растолкал всех и ударил отца Олега кулаком правой руки по лицу. Отец Олег не пытался сопротивляться. Русский священник пошатнулся, по щеке у него потекла кровь. Никто не заступился за отца Олега. Данила подбежал, схватил Ханса за руку и сказал: «Ты же проповедуешь христианство. Почему ты хочешь убить его?». Католический проповедник не ответил и продолжал исступленно кричать:

— Смерть ему!

Но в это время в толпе появился Краб и оттолкнул Ханса.

— Слушай, поп, — заговорил Краб, обращаясь к отцу Олегу, — ты хочешь, чтоб мы не пили, не развратничали, а молились, просили прощения, кланялись, целовали землю, читали молитвы. А ты-то сам хочешь подражать Христу? Вот мы сначала посмотрим, как ты будешь себя вести. Мы тебя тоже подвергнем распятию. Если ты так же, как Христос, умрешь тихо, не станешь нас проклинать, а будешь молиться за нас, вот тогда мы покаемся.

— Ну, знаете, — сказал отец Олег, — я же не говорю вам, что я Бог, молитесь на меня, я вас спасу. Не я спасаю людей, а Господь. Я тоже слабый, малодушный, грешный человек, зря вы от меня ждете такой же силы духа, как от Христа.

— А если ты сам такой слабый, что ж ты тогда от нас требуешь? — кричали другие матросы. Данила с ужасом увидел, что все стали озлобляться. Несколько моряков схватили священника и выкрутили ему руки назад. Одни это делали с каким-то злорадным удовольствием, другие смотрели как на развлечение, которое скрасит их скучный день. Но никто не заступился, никто не подал голоса. Отец Олег не пытался сопротивляться. Его притащили по трапу с берега на корабль.

— Прибивайте доску к мачте вот здесь, — показал Краб.

Несколько матросов принесли доску и быстро прибили ее к мачте чуть выше человеческого роста.

— Что вы делаете, перестаньте, — закричал Даня, — вы убьете его.

Но Данилу оттолкнули.

Матросы увлеклись. С профессиональной ловкостью они поставили рядом две пустых бочки, вскочили на них, подняли отца Олега над землей, быстро привязали его руки к поперечной доске, а ноги к мачте.

— Вы делаете ошибку, — сказал отец Олег, когда его привязывали к мачте, лицо священника приняло сосредоточенное и грустное выражение. — Жестокие развлечения вам не помогут. Вам нужно честно осознать свое положение.

— А вот мы и посмотрим, как ты будешь себя вести, поп, — сказал Краб. — Не мы установили это проклятие. Если ты попал под его действие, то ты не умрешь, а когда очухаешься, мы снова тебя привяжем. А если оно на тебя не распространяется, то сразу подохнешь. Посмотрим, сколько ты выдержишь.

Данила был в ужасе, когда отец Олег повис над палубой с распростертыми руками.

Священник был привязан к перекладине, раскинув руки, совсем невысоко от земли. На его лице появилась гримаса боли. Больше он ничего не говорил. Только губы иногда шевелились. Казалось, он молился. Между тем солнце поднималось все выше. Тропическая жара давала о себе знать. Матросы развлекались тем, что лениво насмехались над распятым священником, обсуждали свои планы о том, где достать вина, утоляли жажду запасами пресной воды. Это поразило Данилу. Он пытался снять священника, но его отталкивали. Даня пробовал увещевать матросов, но в ответ они отпускали грубые шуточки. Ему стало так жутко, что он неумело перекрестился и бросился на берег искать капитана или штурмана.

Он побежал и в ту, и в другую сторону, но никого не нашел. И уставший от бега, от переживаний, от жары вконец осунувшийся и отчаявшийся Даня вернулся на корабль. В это время он увидел огромную фигуру боцмана, который возвращался, неся на плече огромное бревно. Данила бросился к нему.

— Господин Ван Гольф, они издеваются над отцом Олегом, они его убьют.

— Что такое? — спросил боцман. — Да, я вижу, там кто-то привязан к мачте.

Он бросил бревно и быстро зашагал к кораблю. Не говоря ни слова, только бормоча себе под нос ругательства, боцман приблизился к толпе. Его заметили и с опаской посмотрели на него, кто-то сказал «Питер вдвоем». Не говоря ни слова, боцман расшвырял всех, подошел к отцу Олегу, который тяжко и глухо стонал, достал из кармана складной нож, быстро развязал веревки и снял священника, который упал на его руки. Никто не посмел противоречить боцману. Конечно, несмотря на огромную силу Ван Гольфа, если бы вся команда набросилась на него, боцман не смог бы им противостоять, но авторитет его все же был очень велик. Все знали бесстрашие и железную волю Питера, и необыкновенную силу — физическую и моральную.

Он взял отца Олега под мышки и почти волоком потащил в каюту. Бедный священник тяжело опустился на стул и чуть не упал. Руки его еще не слушались. Боцман сам влил ему в горло немного вина. Отец Олег стал приходить в себя. Он сначала не мог говорить, но потом сказал: «Слава Богу, спасибо вам. Да, я, конечно, знал теоретически, что страдание распятых на кресте так ужасно. Одно дело знать, другое дело почувствовать».