Я пытался себя успокаивать, а в воображении продолжали разрастаться картины расправы со мной: возвращаюсь вечером из магазина, и во дворе набрасываются двое. Хрясь, хрясь. И всё. И кому докажешь, что это было не простое автозаводское хулиганье, а проплаченные Натальиным мужем бойцы?… Или в квартиру врываются, выкидывают из окна… Самоубийство, дескать. И кто будет разбираться? Ну выбросился одинокий, уволившийся с работы полуалкаш, ну и что… Или вот сажусь я утром в «Селику», ко мне подходят. Удерживают дверцу, бьют ножом. Имитируют ограбление. И остаюсь я мертвый сидеть в салоне. Таких частенько обнаруживают, когда уже кожа начинает сползать… И покажут потом в какой-нибудь «Дежурной части» полуминутный ролик…

– Да фигня это все! – говорил себе, а сам прислушивался к каждому шороху, оглядывался по сторонам, как шпион со сдавшими нервами; звук машины за спиной казался мне таким же жутким, звуком приближающейся смерти, как и полтора года назад, во время белки.

Я физически ощущал, как сжимается окружающее пространство. Сжимается и вот-вот раздавит…

Наконец не выдержал, решил связаться с Лианкой. Позвонил на телефон – видеть ее не мог.

Она сразу заговорила со мной враждебно. От той, хоть и явно натужной дружелюбности, что установилась между нами после того, как рассыпались две наши пары, не осталось и следа.

Рассусоливать я не стал, объявил сразу:

– Я не собираюсь никого убивать. Наталья может не бояться и не накручивать своего супруга. Пусть продолжают вытягивать из меня мои деньги. У меня их все равно нет и вряд ли будут. Я, конечно, возмущен ее поведением, но мстить ей не намерен, тем более таким образом, о котором ты ей наблаблакала.

– Почему это я наблаблакала? – сухо спросила Лианка. – Я передала ей дословно то, что ты тогда сказал.

– Я был тогда не совсем трезв, во-первых, а во-вторых… В общем, те мои слова не имеют никакого отношения к моим планам. Что-то делать с Натальей я не собираюсь. Передай это ей и ее супругу, пожалуйста.

– Попробую, – такой же сухой голос в ответ. – Но лучше сам позвони.

– Не вижу причин унижаться, – гордо сказал я и отключился.

Но через несколько минут предложение Лианки стало казаться мне не таким уж унизительным. Я ходил вокруг телефона, открывал имейл, чтобы написать Наталье, но все-таки удержался.

– Пусть лучше валят, – поставил точку своим сомнениям.

Разговор с Лианой принес некоторое облегчение, хотя я и продолжал каждую минуту ожидать нападения. Не только нападения людей Натальиного муженька, – теоретически мог появиться с какой-нибудь монтировкой в руке отец Полины, или муж Веры, или оскорбленный моей статьей дагестанец, в конце концов узнавший, где я обитаю…

А вскоре возникла еще одна угроза, пожалуй, самая реальная, хотя и самая неожиданная. Вроде бы совсем уж ни с того ни с сего…

Я пробежал последние два десятка страниц и увидел, что почти ничего не написал об Ольге. Кроме того, что она появилась в нашем отделе и очень мне понравилась, а я – ей.

Стоит сказать подробнее… Необходимо.

Внешне она была как раз в моем вкусе, – как и Наталья, и Ангелина, светло-русая, поджарая, с целеустремленным взглядом. Но если у Натальи целеустремленность эта была чисто обывательская (устроить свою жизнь по возможности предельно комфортно и сыто), у Ангелины – какая-то революционная (собрать вокруг себя соратников, в том числе и будущего мужа, совершить нечто грандиозное в литературе), то у Ольги взгляд выражал целеустремленность не совсем мне ясную. Не знаю, как это объяснить, но с самого начала произведя на меня впечатление умной девушки, Ольга в то же время удивляла и немного забавляла той серьезностью, с какой относилась к работе, хотя работа и была почти придуманная, – в агентстве делать было тогда практически нечего. И, тщательно разрабатывая обреченные на нереализованность проекты, Ольга смотрела на бесившегося Настоящего Полковника так, что очевидно становилось: под таким взглядом он не посмеет сказать лично ей что-то грубое, не повысит на нее голос. Не то чтобы она смотрела на него с предупреждением, что за грубость он поплатится, или же с той преданностью, с какой сотрудники часто смотрят на начальника, – нет, просто как-то спокойно-серьезно, как-то, как я это определяю, целеустремленно.

Вообще, кстати сказать, такая целеустремленность часто встречается у людей лет в тринадцать-пятнадцать, потом же у большинства исчезает, сменяясь пустотой, усталостью, досадой, отупением…

Как я уже говорил, Ольга мне понравилась сразу, как только появилась в нашем кабинете. Плюс к тому – заинтриговала. Судя по одежде, аксессуарам, автомобилю, она была очень небедной, а устроилась в гибнущую контору. Об этом я и спросил ее, как только представился случай поговорить один на один.

Она улыбнулась и тут же слегка удивленно изогнула губы:

– Это неплохая практика.

– Да уж, – шутливо поддержал я, – практиковаться лучше всего в экстремальных ситуациях.

– Не лучше, а – правильнее, – серьезно уточнила она.

Я взял стаканчик «эспрессо» из автомата, предложил и Ольге. Она снова изогнула губы:

– Я такой не пью.

– Да я тоже вообще-то… – Кофе пить расхотелось. – А ты где-то работала до этого?

Из дальнейшей беседы узнал, что Ольге двадцать шесть лет, она окончила МГИМО («Ни фига ж себе!» – удивился про себя), знает итальянский, французский, немецкий и, само собой, английский, сейчас учит испанский; что ее отец – член совета директоров одной крупной строительной компании, которая борется с «Интеко» за сферы влияния на территории Москвы (я тут же употребил несколько смачных эпитетов по отношению к Батуриной и Лужкову, и Ольга меня с увлечением поддержала); что живет она с родителями в Усове («Это рядом с Барвихой», – уточнила мельком), но есть и своя квартира в Крылатском; что, кроме нашего агентства, работает еще в журнале (я не стал уточнять пока, в каком), часто от него ездит за границу, а также занимается переводами.

В общем, она была одновременно и из того слоя, что находится где-то там, вблизи олигархов, и вполне земной, свойской. Впрочем, многое меня в ней при дальнейшем общении изумляло.

Нет времени, да уже и сил описывать, как наши отношения развивались, как росла симпатия друг к другу. Буду, что называется, скакать галопом.

Скажу так: одного разговора с Ольгой возле кофейно-чайного автомата, а потом на лестнице, где курят (хотя ни она, ни я не курим), хватило, чтоб убедиться – это та женщина, с которой я бы хотел жить. Нам будет хорошо, и мы не устанем друг от друга, не скатимся к быдляцкой ненависти, какую испытывают многие мужья и жены со стажем. (В те недели воспоминания о том, что так же я думал после знакомства с Ангелиной, казались мне смешными и нелепыми, – начни мы жить вместе, наверняка получилось бы еще хуже, чем с Полиной; наверняка без криков и шумных истерик, но с невыносимым психическим давлением.) И дело здесь даже не в том, что мы с Ольгой друг другу понравились, и нравимся, и готовы друг друга всерьез полюбить, а в социальном положении. Нет, любовь, конечно, важнейшая вещь, хотя… Сколько горячо любящих друг друга людей женятся, венчаются, клянясь перед иконами в вечной любви и верности, – и быстро увязают в быте, борются с беспросветной бедностью (не той даже, когда на хлеб не хватает, – это часто только укрепляет пары, – а той, когда не можешь купить ребенку понравившуюся ему игрушку раз, второй, третий, пятый, десятый, когда год экономишь на всем, чтобы провести десять дней на море, снимая там такую же квартирёшку, в какой живешь остальные триста пятьдесят пять дней в году), и в конце концов такие браки лопаются, как протухший рыбный пузырь.