Результатом стало катастрофическое падение авторитета премьера. Еще недавно на митингах с его участием считали за честь выступить и Собинов, и Бальмонт. Теперь тот же Бальмонт обращал к Керенскому клеймящие строки:

У этого стихотворения было характерное название — "Говорителю". Внезапно проснувшись, граждане свободной России увидели, что их кумир — обыкновенный, далеко не гениальный человек, способный произносить красивые слова, и ничего более.

Керенскому было тяжело как никогда. Даже внешний вид его изменился. Генерал А. И. Верховский вспоминал: "Когда я увидел Керенского, с которым не встречался со дня Московского совещания, то в первый момент не узнал его. В моей памяти был молодой, бодрый человек, пересыпавший свою речь шутками, со свежим и приятным лицом. Сейчас Керенский как-то весь опустился. Лицо опухло и огрубело. Глаза провалились и были тусклы".[379] Керенскому опять, как полтора месяца назад, приходилось единолично отстаивать само существование Временного правительства, но задача эта была неизмеримо сложнее, чем в июле.

Как мы помним, 27 августа министры коллективно подали в отставку, передав все полномочия Керенскому. На следующий день в газетах появилось сообщение о том, что в ближайшее время будет сформирована директория в составе Керенского, Некрасова, Терещенко и Савинкова, которая и возьмет на себя власть в переходный период. Однако этой затее не суждено было воплотиться. Масонские связи оказались слабее страха за собственное будущее. В результате Некрасов и Терещенко в самый решительный момент постарались дистанцироваться от премьера-неудачника. Керенский не забыл предательства. В начале сентября Некрасов был назначен на должность генерал-губернатора Финляндии, что фактически означало почетную ссылку. 30 августа без объяснения причин в отставку был отправлен Савинков. Из предполагаемых членов директории в правительстве удержался только Терещенко, но былой близости к Керенскому у него уже не было.

В последних числах августа всем стало ясно, что угроза военного переворота миновала. Не теряя времени, Керенский энергично приступил к формированию новой коалиции. Приверженность премьера этой идее диктовалась даже не столько искренним убеждением в необходимости общенационального единства, сколько вполне прагматическими соображениями. Керенский был чужим и для левых, и для правых. В "однородном социалистическом правительстве" ему, скорее всего, не нашлось бы места. Вся уникальность его положения определялась тем, что он был единственным связующим звеном между буржуазными элементами, с одной стороны, и социалистами из Совета — с другой. Иначе говоря, коалиция была необходимым условием сохранения Керенского во власти.

Партнерами справа в новой коалиции, как и прежде, могли быть только кадеты. После неудачного исхода корнилов-ского выступления они чувствовали себя очень неуютно, так как левая пресса открыто обвиняла их в поддержке мятежного главковерха. По этой причине кадеты легко согласились на коалицию. Тем не менее вхождение представителей партии в состав правительства было обставлено рядом условий. Кадеты требовали, чтобы должность военного министра была передана кому-то из авторитетных генералов. Вторым требованием было включение в состав правительства представителей торгово-промышленных кругов.

Керенский неожиданно легко согласился на оба условия. В качестве кандидатуры на пост военного министра первоначально предполагался генерал Алексеев. Однако в последний момент Керенский предпочел не провоцировать неизбежный в таком случае конфликт с руководством Совета. В итоге 30 августа было объявлено о назначении военным министром гене-рал-майора А. И. Верховского.

Верховский был представителем совсем другого поколения, нежели большинство тогдашних генералов. Ему было всего 30 лет, и генеральские погоны он получил вместе с министерским назначением. Революцию Верховский встретил в должности начальника штаба Черноморской дивизии, сформированной для организации десанта на турецкое побережье. Несколько месяцев он прослужил бок о бок с Колчаком и во многом усвоил похожую линию поведения. Верховский активно сотрудничал с ЦВИКом и Севастопольским советом, сам выступал на митингах, не скупясь на революционную фразеологию.

Во время визита Керенского в Севастополь Верховский постарался произвести на него благоприятное впечатление. Результатом этого стало его назначение на должность главнокомандующего Московским военным округом. В день, когда вспыхнул конфликт между Петроградом и Ставкой, Верховский оказался в Могилеве, однако поспешил уехать при первых же признаках осложнения ситуации. Корнилов считал Верховского своим сторонником, но тот повел себя неожиданным образом. Верховский не только отказался поддержать Корнилова, но сформировал ударную группу в составе пяти полков для наступления на Могилев. Как известно, до этого дело не дошло, но Верховский окончательно закрепил за собой репутацию революционера.

Убежденным сторонником революции считался и новый морской министр контр-адмирал Д. Н. Вердеревский. Накануне революции он командовал дивизией подводных лодок, находившейся в Ревеле. Здесь в февральско-мартовские дни дело обошлось без кровавых расправ, в отличие от Гельсингфорса и Кронштадта. Это было в немалой мере личной заслугой Вердеревского, сумевшего сразу установить контакт с флотскими комитетами.

В начале июня Вердеревский был назначен командующим Балтийским флотом. Уже через месяц ему пришлось встать перед важным выбором. В июльские дни Вердеревский получил из Петрограда распоряжение послать к устью Невы четыре эсминца для демонстрации силы, а если потребуется — пустить в ход корабельную артиллерию против десанта из Кронштадта. Вердеревский категорически отказался выполнить этот приказ. За это 5 июля он был арестован и отдан под суд. Разбирательство тянулось почти месяц, но в итоге было признано, что поведение адмирала оправдывалось обстоятельствами дела. После этого прямо из тюремной камеры Вердеревский попал в кресло морского министра.

Керенский подбирал кандидатуры Верховского и Вердеревского с явным расчетом на одобрение со стороны лидеров Совета. Так оно и вышло — назначение и того и другого сопротивления не встретило. Но неожиданно ВЦИК высказался против самой идеи коалиции. На заседании 31 августа было решено отказаться от любого участия в правительстве в случае вхождения в его состав представителей кадетской партии. Одновременно ВЦИК выдвинул инициативу созыва совещания, в котором приняли бы участие исключительно демократические (что следовало понимать — социалистические) силы.

Для Керенского это было страшным ударом. Он понимал, что если ему не удастся сформировать коалиционный кабинет, то и сам он ненадолго задержится в правительстве. В ответ он пустил в ход сильнодействующее средство. 1 сентября 1917 года Временное правительство (фактически несуществующее) выпустило манифест, провозглашавший Россию республикой. Если бы это имело место весной, реакцией был бы очередной всплеск демонстраций и праздничных шествий. Керенского бы носили на руках. Сейчас же манифест вызвал скорее раздражение, и объектом его стал именно Керенский. Правые были недовольны тем, что премьер единолично, не дожидаясь Учредительного собрания, взял на себя принятие принципиального решения. Для левых, которые уже давно по факту считали Россию республикой, этот шаг Керенского был только хитрым тактическим ходом.