— Скоро рассвет! Все-таки поспи немного, а то неизвестно, как еще завтра все повернется…

— Ты не веришь, что мы спасемся? — Маша подняла голову и с упреком посмотрела на него. — Самое страшное мы уже пережили, и хуже не может быть. Просто не должно быть, я знаю это!

— Маша, родная! — Митя пододвинулся к ней, взял ее руки в свои и поднес их к губам, словно собирался поцеловать, но не поцеловал, а лишь легонько подул на них, будто согревал своим дыханием. — Ты смешная, наивная девочка! Я тоже знаю, что все плохое в нашей жизни закончилось, поэтому хочу признаться тебе в том, о чем не смел говорить раньше… — Он замолчал, то ли подбирая слова, то ли не решаясь произнести наконец то, что так сильно хотел сказать ей в бесконечно долгие ночи в остроге, а потом во время их слишком коротких свиданий… Сколько раз он прокручивал в голове этот разговор, сколько раз представлял этот долгожданный момент, когда он возьмет ее руки в свои и…

— Митя! — Маша медленно поднялась с одеяла. Ее глаза округлились. Она испуганно вскрикнула, прижала левую руку к горлу, словно задыхалась от недостатка воздуха, вторую вытянула вперед, за Митину спину и вновь прошептала:

— Митя!..

Он оглянулся и тут же вскочил на ноги, сжимая в руках ружье. Чуть выше их убежища застыли на камнях странные человеческие фигуры в темных одеждах. Тень от утеса скрывала их лица, но и так было понятно, что это не казаки.

Маша выползла из грота и, прихватив ружье, встала рядом с Митей. Они настороженно вглядывались в незнакомцев. Те, похоже, нападать не собирались, продолжали стоять неподвижно, как будто чего-то ожидали.

Сзади раздался едва различимый шорох, и если бы нервы не были так напряжены, то беглецы вряд бы его расслышали: просто струйка песка скользнула по гранитному боку огромной глыбы, возвышавшейся над их убежищем Митя мгновенно развернулся, вскинул ружье. И тут Маша услышала голос, показавшийся ей знакомым, но раздумывать, кому он принадлежит, времени не оставалось. И в самый последний момент, когда Митя уже нажал на курок, она успела ударить его по руке, и пуля ушла в землю. Он яростно выругался, отбросил свое ружье в сторону и попытался отобрать у нее оружие.

Но в это время человек на камне повторил то, что сказал перед этим: «Не стреляйте!» — и спрыгнул вниз.

Маша ахнула и перекрестилась. Не кто иной, как ее давний знакомый тайши Толгой стоял перед ними и так открыто, так замечательно улыбался, будто не в него только что целился Митя и не ему предназначалась пуля, которая благодаря Маше остывала сейчас в песке.

Митя потрясение молчал, не понимая, что происходит.

Откуда вдруг взялся этот узкоглазый мальчик в странной островерхой шапке? И почему Маша бросилась его обнимать, но рыдания ее больше напоминают истерику, чем слезы радости?

Тайши что-то ласково говорил ей на своем языке, судя по интонации, успокаивал, потом слегка отстранился от Маши и повелительно крикнул в темноту: «Чой Чжи!»

В ту же секунду на камне появилась еще одна темная фигура. Кряхтя и ворча, человек осторожно спустился по камням и, беспрестанно кланяясь, приблизился к Толгою Это был уже известный ей китаец-толмач. Он тоже узнал Машу. Узкие, заплывшие жирком глазки совсем исчезли в складках лица, а само оно расплылось в умильной улыбке. Китаец склонился перед Машей в низком поклоне, а Толгой, смущенно улыбнувшись, проговорил — Я пока плохо говорю по-русски. Чой Чжи помогать будет.

Он показал жестом на камни, и они сели в тесный кружок, приготовившись к разговору. Молчаливая стража отступила дальше в тень и полностью исчезла из поля зрения Ни звука, ни шороха не доносилось с их стороны. Лишь изредка проносился над долиной слабый щебет какой-то ночной птицы.

И по тому, как вслушивался в него тайши, Маша поняла, что таким образом нукеры сообщают ему о том, что вокруг все спокойно.

За те несколько месяцев, что они не виделись, тайши подрос, окреп, раздался в плечах. Да и в разговоре чувствовал себя увереннее, и приказывать научился. Это Маша поняла по коротким фразам, какие он иногда бросал в темноту, получая быстрый односложный ответ. Невидимая охрана находилась поблизости, но как Маша ни силилась, рассмотреть ее не смогла.

Первым делом Толгой сообщил им, что ездил в дацан на моление и, возвращаясь, получил предупреждение о том, что Онгонур заняли солдаты. Они разыскивают его брата Цэдена, который, вопреки присяге, помог бежать двум государственным преступникам. Уже через час, узнав от своих людей, кто эти преступники, тайши изменил маршрут своего следования.

— Я не могу помочь вам открыто, но я обещал вам свою защиту и обещание свое выполню тайно, — сказал он и посмотрел на Машу важно и очень серьезно, как и подобает венценосной особе. Только китаец портил это впечатление. Переводил княжескую речь торопливо, перебегая взглядом с тайши на Машу и обратно. — Мои баторы[51]встретили вашего человека в тайге, — продолжал Толгой, — и он рассказал мне о смерти моего брата. Мы заберем его тело и похороним по своим обычаям. — Он помолчал некоторое время, словно собираясь с мыслями. — Я думаю, одна его душа сейчас наслаждается покоем среди добрых духов, а вторая вселилась в ребенка нашей крови, потому что мой брат следовал законам своей веры и своего народа, хотя присягал царю и носил православный крест.

Митя за это время не промолвил ни единого слова. Во время разговора молодой тайши больше обращался к Маше, а его по какой-то причине игнорировал, но вот он обратил свой взор на него и чуть высокомерно сообщил, что Мордвинов выставил усиленные казачьи кордоны в направлении Иркутска и вдоль китайской границы. Не обошел вниманием и Терзю. Там беглецов поджидала хитрая засада, и если бы буряты не предупредили Антона, он непременно попался бы в руки казаков.

— Но где же тогда Антон? — Митя понял, что на мальчишку не стоит слишком обижаться, а все его высокомерие показное. За ним он старается скрыть смущение и некоторую растерянность. — Неужели он не внял вашим предупреждениям и все-таки отправился на заимку?

— Я дал ему своего проводника, батора Мэргэна, — сообщил Толгой. — Он знает тайгу как свои пять пальцев. Он выведет вашего слугу куда ему нужно.

— Прекрасно! — Митя ободряюще улыбнулся. — Надеюсь, у вас найдется еще один проводник и для нас с Марией Александровной?

— Тропа, по которой Мэргэн повел вашего слугу, уходит в поднебесье. И там могут ходить только мужчины. Женщине там не пройти. — Тайши огорченно развел руками. — Но я знаю, как помочь вам. Вы поедете в кибитке, в сопровождении двух хувараков[52]. Они повезут вас по старой дороге, которая проходит выше Терзи. Казаки не посмеют к вам приблизиться. На кибитке хувараки вывесят желтую и красную тряпки — знак, что везут больного оспой ламу.

— Я преклоняюсь перед вашей мудростью, князь!

Дмитрий Гагаринов приложил руку к груди и слегка поклонился. Он нисколько не лукавил. Мальчишке на первый взгляд было никак не больше шестнадцати, но рассуждал он здраво и выход из, казалось, безвыходной ситуации предложил остроумный и неожиданный. А похвале откровенно, почти по-детски обрадовался, Митя понял это по его расплывшейся в довольной улыбке физиономии. Толгой совсем по-мальчишески шмыгнул носом и что-то быстро сказал китайцу. Тот с готовностью закивал головой и перевел: