На самом деле у меня были с собой американский флаг и эмблемы предыдущих полетов, а также золотые «крылышки», особое кольцо моего отца и памятные вещицы для Трейси, Барбары, мамы и Ди. И все же я был расстроен тем, что новые правила не позволяли взять с собой небольшие знаки благодарности близким друзьям и тем людям, которые подняли этот «Сатурн» в небо.

Облачившись в скафандры и продышав чистым кислородом отведенное время, мы вразвалку вышли наружу. Барбара и Трейси ждали около лестницы, так что я смог еще раз обнять их. Боже, это было так хорошо, но их присутствие еще раз напомнило мне об угрозе терроризма. Возможность того, что какой-нибудь безумец попытается сделать из «Сатурна» дырявое корыто, меня не волновала, потому что я знал, что люди Чарли повсюду. Но безопасность моей семьи беспокоила меня с самого первого дня, когда я узнал об этом, и я постоянно мучился от мысли о том, что они останутся под угрозой, когда я буду на Луне, за 400 000 км отсюда. Кошмарные сценарии многие недели отравляли меня. Что я буду делать, если террористы захватят мою дочь и потребуют, чтобы я осудил свою страну в то время, как весь мир смотрит на нас? Сегодня мне не нужно отвечать на этот вопрос, а тогда я просто не знал.

Мы смогли бросить первый взгляд на собравшиеся толпы, когда наш специальный микроавтобус ехал от гостиницы астронавтов до площадки. Имея на голове большой аквариум, именуемый гермошлемом, я не мог слышать ничего, кроме постоянного шипения кислорода из чемоданчика средств жизнеобеспечения, но я видел, как люди радуются, и представлял себе хор их голосов. Яркие фонари покрывали пятнами света ночной ландшафт на знакомом пути сквозь тьму мимо здания VAB, мимо пресс-центра и вдоль той самой дороги, по которой «Сатурны» вывозили на старт. Прожектор вертолета, висящего над нами, улучшал видимость водителю, потому что на этом этапе игры нам совсем не улыбалось случайно наехать на какого-нибудь зеваку. Вдали в небе скрещивались едва заметные лучи света. Я наклонился головой вперед и почесал нос об небольшой кусок липучки, приделанный к лобовому стеклу как раз для этой цели.

Процесс прохода на стартовую площадку, который я так хорошо знал, на этот раз приобрел какой-то почти религиозный характер. Всё дело было в сотнях тысяч людей, и нас окружало вполне ощутимое общее настроение. Это последний полет «Аполлона»! К моменту, когда мы дошли до лифта, я чувствовал себя совершенно очарованным и улыбался до ушей.

Моя ракета блестела как драгоценность высотой 111 метров, вздымающаяся на фоне ночного неба посреди сцены, в лучах прожекторов. В ней больше не было загадки; казалось, она с нетерпением ждет моего прибытия, и не как какая-нибудь холодная и далекая королева бала, а как неугомонная и уверенная в себе предприимчивая девчонка семидесятых. Моя партнерша в последнем танце, с безукоризненными манерами, была уверена в себе и счастлива, но она трепетала и не могла дождаться начала действия, к которому ее так тщательно готовили тысячи рук и сердец. Я почти мог слышать ее веселый шепот: «Эй, Джи-но, где ты был? Посмотри на всех этих людей! Запрыгивай, дорогой, и я увезу тебя на Луну!»

Лифт медленно поднимался вдоль бока «Сатурна». Передо мной проплыл американский флаг, нарисованный на борту, а затем пробежали снизу вверх и потому задом наперед черные буквы названия SETATS DETINU. Каждый дюйм ракеты был залит светом, и холодные куски тающего льда отваливались от ее кожи. Я ничего не слышал через гермошлем и не мог поговорить ни с кем, кроме как с самим собой, так что не с кем было разделить чудо уединения, которое я ощущал в этот момент. Оно было не повтором «Аполлона-10», а совершенно новым ощущением, усиленным темнотой, полосами света, которые тянулись далеко внизу во всех направлениях, даже на восток, в Атлантику, где вышли на промысел и ожидали лодки, полные зрителей. К моменту, когда лифт дернулся, сотрясся и остановился наверху, я, казалось, видел всё вплоть до Майами.

Проход по открытой галерее, от лифта до «белой комнаты», временно закрывающей объем над люком в корабль, был самым длинным в этой экспедиции. Я был одинок в толпе, окутанный вынужденным молчанием так плотно, что слышал биение своего сердца. Я взглянул вниз на кипящий, корчащийся ад отсюда и до невообразимых глубин под моими ногами, и помолился о том, чтобы стальная сетка выдержала мой вес – она казалась чертовски тонкой и хрупкой. Щупальца тумана просачивались через ячейки, хватая меня за ботинки. Надо шагать осторожно, но идти быстро.

Гробовщики ждали нас, но один отсутствовал. Гюнтер уже не был фюрером площадки, его назначили на более ответственную должность, и мне его не хватало. Нарушилась традиция, и от этого было как-то неуютно. Кто постучит мне по шлему и пожелает «С Богом!»? Новый парень был вполне квалифицированным, но без Гюнтера казалось, что-то не в порядке.

Мы забрались в корабль, затянули себя в креслах, подстыковали кислородные шланги и кабели, и в ушах зазвучало радио. Люк закрыли, «белая комната» отодвинулась. Мы остались одни. Мы действительно сделаем это. Нервы были спокойны, потому что я помнил тренировки, и не мог не ухмыльнуться, начиная отрабатывать предстартовые карточки. Следующие несколько часов прошли быстро.

«T минус две минуты, отсчет идет», – сказал комментатор в Центре управления запуском, и над восточной границей Флориды установилась тишина. Я глянул на часы на приборной доске и вдавил плечи и тело поглубже в кресло. Я был в левом, командирском кресле, Рон – в средней позиции как пилот командного модуля, а Доктор Камень, пилот лунного модуля, лежал справа. Аэродинамический конус защищал корабль во время старта, и из пяти имеющихся окон не закрытым оставалось только одно – как раз над моим лицом. Смотреть было не на что, но немного света отражалось от низкой дымки. Мы шли точно по графику к назначенному на 21:53 старту, и управление уже передали в электронные руки компьютера автоматических операций. Я последний раз осмотрел приборы. Всё было в зеленой зоне. Пора!

Заминка.

Стартовый компьютер не выдал команду на наддув кислородного бака третьей ступени, и операторы послали ее принудительно, вручную. «Одна минута, идет отсчет, – раздалось в шлеме. – Тридцать…» Я глубоко вздохнул и стал напряженно вслушиваться. Что-то происходило, я не знал, что именно, но в деловитых голосах операторов звучало разочарование.

Мы летим или нет?

Заминка превратилась в неисправность: автоматическое командное устройство отказалось принять выданную вручную команду и – без всякого предупреждения – всё представление остановилось за один удар сердца. Это была единственная остановка старта в последнюю минуту за всю историю «Аполлона». Бездушный компьютер решил, что мы никуда не летим[164].

«У нас отбой», – объявил изумленный представитель Центра управления. Сотни тысяч людей вдоль берега Атлантики одновременно выдохнули, как если бы ночь сдулась подобно порванному пляжному мячу. Я хорошо помнил о неприятностях, которые вызвал мой язык на «Аполлоне-10», и не закричал «о, шит!», но определенно подумал именно это.