Началось утро, правда, как обычно: подъёмом, поверкой, пайком. И они ещё жевали и хлебали, разойдясь по камере, сидя на нарах, болтая и подшучивая над Младшим: мол до того доревелся, что к Лохмачу за утешением полез, когда мимо их камеры по коридору справа — от лифта — налево — к надзирательской — прошли трое. В чёрных комбинезонах, в сдвинутых на правую бровь чёрных беретах, грохоча подкованными ботинками, сверкнув офицерскими звёздочками на воротниках. Спецовики?! Зачем?! Кого?!!

Всех будто ветром сдуло от решётки на нары. Торопливо доев и допив, сунули на место кружки и миски и сбились на нарах в плотный, настороженно притихший ком. Гаору никто ничего не объяснял, но тут он и не нуждался в объяснениях. Что такое спецура, он и сам знал.

— Наручники сними, — попросил он Старшего.

— Отстань, — отмахнулся тот от него, напряжённо прислушиваясь к шуму в надзирательской.

И вот донеслось.

— Старший! Сюда!

Старший сорвался с места и подбежал к решётке, которая начала открываться уже при его приближении, да так и осталась приоткрытой. К удивлению Гаора, никто не встал и не подошёл к решётке, даже не выйти — выглянуть не рискнули. Сидели молча. Некоторые дрожали, кое-кто тихо беззвучно плакал.

Старший вернулся довольно быстро. К невольному облегчению Гаора, вполне целый, сразу и довольный, и озабоченный. Войдя в камеру, он улыбнулся настороженно глядящим на него:

— Работаем, парни.

— Что?! — спросил Резаный.

— Оно самое? — подался вперед Новенький.

— Ну да, — кивнул Старший, — проштрафился там у них один. Нам отдают. В назидание остальным.

Негромкий, но общий торжествующий рёв потряс камеру. Все повскакали с нар, окружив Старшего возбуждённо галдящим кольцом.

— Старший, сюда приведут, или в зал идём?

— Старший, «пойла» дай!

— Старший, рвать можно?

— Всё можно! — весело ответил Старший. — Но чтоб остальные разглядеть и понять успели. «Пойла» берите кому сколько надо. Сейчас они там насчёт зала решат. Да, Лохмачу «пойла»…

— Ты наручники с меня сними! — заражённый общим возбуждением Гаор даже толкнул Старшего плечом.

— А что, у тебя со спецурой свои счёты? — задумчиво спросил Резаный.

Гаор нетерпеливо мотнул головой, сразу и соглашаясь, и отмахиваясь от лишних сейчас вопросов. Старший пытливо посмотрел на него и… покачал головой:

— Нет. Тебе «пойла» сейчас опять дадим, так чтоб ты его не заломал раньше времени, лучше тебя без рук.

— А то нам ни хрена не оставишь, — засмеялись вокруг.

И Гаор вынужденно кивнул. Да, что такое «пойло» он уже знает, и, если ему опять дадут полную кружку и снимут наручники, то… то остальным он ничего не оставит. Просто переломает позвоночник, и всё.

Стук надзирательской дубинки по решётке рассыпал кольцо, загнав их на нары. Старший подбежал к решётке, выслугал, кивая, надзирателя и стал распоряжаться:

— Работаем в зале. Пятый, Гладкий, за одеждой марш. Двадцатый, Седьмой — за «пойлом». Новенький, Младший — вы оба с Лохмачом. Руки ему назад сделаете, рубашку накинете, ну, чтоб свалилась, как дёрнется, и за локти держать будете. Отпустите по команде, а так пусть рычит и горланит. Лохмач, можешь по-поселковому орать. Разрешено.

Последнее изумило Гаора до немоты. Он вдруг только сейчас сообразил, что за все эти дни ни разу не услышал ни одного нашенского слова, будто… будто парни, никто, ни один, не знают. И смотрятся все чистокровными, и это еще, так получается… додумать он не успел. Потому что решётка отодвинута, а посланные уже втаскивают коробки с брюками, рубашками и тапочками и большие бутыли с тёмно-зелёной густой жидкостью, и все торопливо одеваются, наливают себе в кружки «пойла», кто разбавляет, кто пьёт как есть.

Оделся он сам и довольно ловко, Младший ему только застегнуться помог. Новенький принёс ему кружку с «пойлом», и Гаор, давясь, выпил её до дна, хотя его опять вначале чуть было не вывернуло. Но на последних глотках было уже вполне терпимо. Новенький перестегнул ему наручники, завернув руки назад, Младший накинул на плечи рубашку и… взъерошил ему волосы на голове, а потом и на груди.

— Вот, — улыбнулся он, — так совсем по-дикому. Старший, глянь.

— Хорош, — кивнул Старший, оглядывая Гаора.

— Морду бы ему ещё кровью вымазать, — поддержал Старшего Десятый. — Чтоб как там.

— Крови много будет, — отмахнулся Старший, — на всех хватит. Ну-ка, Лохмач, загни по-поселковому. Ну, всё равно что.

— Поздороваться, что ли? — усмехнулся Гаор.

«Пойло» ещё не начало действовать, всё было обычной яркости и чёткости, но ему почему-то стало сразу и злобно, и весело.

— Ну-ка, — заинтересовались и остальные.

Гаор пожал плечами.

— Мир дому и всем в доме.

Лицо Резаного болезненно дёрнулось и перекосилось на мгновение, он взмахнул кулаком, но не ударил.

— Пойдёт, — кивнул Старший, внимательно глядя на Резаного. — Так, парни, без команды не начинаем, за черту не заходить — огонь на поражение.

— Знаем.

— Не первый раз.

— Лохмач, понял?

Гаор молча кивнул, чувствуя, как подступает то состояние, и стараясь удержать в памяти гримасу Резаного, чтобы обдумать её потом.

Старший прислушался и кивнул.

— Всё, пошли. Лохмача в серёдке пока держите, чтоб не сразу в глаза кидался.

— Сюрприз спецуре, — хохотнул Новенький, вставая рядом с Гаором. — Младший, сам-то не забыл глотнуть?

— Нет, — жёстко ответил Младший и улыбнулся. — Здесь я со всем удовольствием.

Отъехала на всю ширину дверная решётка, и они, все вместе, без строя, но и не россыпью, а плотной компактной толпой вышли и повернули налево.

Стены и пол уже полыхали пронзительно-белым цветом, но Гаор старался запоминать дорогу. Дверь… пахнет влажным холодом… душ? Ещё дверь… пахнет гуталином, табаком и ружейным маслом… надзирательская… Ещё дверь… пахнет… не успел разобрать… Вскипающее в крови исступление толкало его вперёд, он невольно ускорял шаг, натыкаясь на передних, и Младший с Новеньким за локти придерживали его.

— Не терпится ему, — неприязненно пробурчал Резаный. — Або вонючий.

Дверь не сбоку, а прямо в торце коридора. Просторный зал, в училище был такой для строевых упражнений, но здесь нет ни окон, ни портрета Главы, ни … белые шары ламп под потолком слепят глаза. У дальней стены чёрный строй в две шеренги. На жёлтом паркетном полу тонкой, но очень чёткой тёмной чертой обрисованы круги гигантской мишени. Ага, а за которой чертой огонь на поражение? Подчиняясь беззвучным командам Старшего, или все, в отличие от него, уже сами знали порядок, они, войдя, встали рядом с дверью, но не строем, а толпой. Гаора держали сзади, но ему всё было хорошо видно. Даже слишком хорошо.

Два спецовика вывели и поставили перед строем бледного парня с распухшим от побоев лицом. В форме, но босого.