такое же количество воронов, сколько он украл гульденов, если бы только на нем было столько мяса, что все вороны, разделив его, могли бы получить свою долю… Ростовщик – это громадное и ужасное чудовище, зверь, все опустошающий… И если колесуют и обезглавливают разбойников и убийц, то во сколько раз больше должно колесовать и четвертовать, изгонять, проклинать, обезглавливать всех ростовщиков».

– Ну и?.. – Император выжидательно взглянул на революционера. – Если финансисты такие чудовища, почему Маркс не делает их главными врагами, с которыми необходимо бороться в первую очередь? Почему в манифесте коммунистической партии среди десяти условий построения коммунизма отсутствует запрет на ростовщичество? Так может, первым шагом мировой революции является свержение ига мародеров-ростовщиков? И в данном случае союзниками рабочих могут выступить крестьяне, купцы, заводчики и дворяне… Разберемся с банкирами – будем решать следующую проблему…

Ленин вдруг ощутил абсолютный сюрреализм происходящего. Самодержец, легко оперирующий фамилиями и работами революционеров, цитирующий страницами Маркса и всерьез рассматривающий возможность социальной революции, хоть и не такой радикальной, о какой мечтал сам Ленин, казался каким-то пришельцем из другого мира. Это удивляло и настораживало. Но больше всего беспокоило ощущение, что прямо сейчас в отношении его император принимает какое-то очень важное решение, и оно может стать судьбоносным, а потому следует удвоить бдительность и не поддаваться на провокации…

– Весь смысл знаменитой работы Маркса, по моему скромному мнению, сводится к тому, чтобы показать неминуемую гибель капиталистического способа производства из-за присущих ему внутренних противоречий, – осторожно произнес Ильич, внимательно глядя в глаза монарху.

– Цивилизация вообще продукт противоречий, – отозвался император, – но мы же с вами практики и должны не просто произносить лозунги, но и понимать, как будут функционировать социальные механизмы их реализации. Говоря «ликвидация эксплуататоров», вы должны четко и недвусмысленно сформулировать: предполагается запрет на определенную деятельность или физическая ликвидация конкретных людей? Произнося слова «диктатура пролетариата», вы обязаны понимать, как будет работать механизм этой диктатуры. Каким образом малограмотный и забитый пролетарий сможет реализовывать свои полномочия диктатора?

– За них это будет делать организация профессиональных революционеров, представляющая пролетариат, – быстро ответил Ленин, совсем недавно издавший свою книгу «Что делать?».

– А вы уверены, что эта организация будет правильно оценивать желания рабочих? Всех ведь волнуют конкретные, приземленные проблемы и совершенно не интересуют непонятные, стратегические. К примеру, фундаментальная наука, неизвестная простому человеку. Зачем ее финансировать? Зачем платить тому, кто профессионально считает звезды или ищет какую-то закономерность, расставляя химические обозначения веществ в таблице? И что будут делать в этом случае профессиональные революционеры?

Уничтожат химию и астрономию, чтобы они не мешались под ногами пролетариата? Или пойдут против диктатора? А что, если профессиональная организация революционеров захочет узурпировать власть и сделать диктатуру пролетариата своей собственной? Или еще вариант: возникнет несколько профессиональных организаций революционеров, каждая из которых заявит о своем эксклюзивном праве представлять пролетариат, с последующим кровавым противостоянием между ними?

– А у вас что, есть ответы на эти вопросы? – прищурил глаза Ленин.

– Нет, – честно признался император, – у меня нет ответов на эти и еще очень многие другие вопросы. Но в организации профессиональных революционеров, которую вы описали в своей книге «Что делать?», легко узнаются и привилегированное жреческое сословие, и масонская ложа, но более всего – каста столоначальников. Про них еще Николай Первый с горечью говорил, что именно они управляют государством Российским, а не царь. Сегодня вы своими руками засеваете этим крапивным семенем всю социал-демократию, завтра – устанете пропалывать.

– Вы опять не понимаете, – с каким-то сожалением произнес Ленин. – Ликвидация частной собственности кардинально изменит человека, его нравственный облик. Вместе с эксплуататорскими классами большинство привычных человеческих пороков отомрет, так как для них просто не останется почвы…

– Когда отомрет, Владимир Ильич? Через сто лет? Через тысячу? – раздраженно бросил император, тяжело вздохнул, поднялся с кресла и, сутулясь, подтаскивая ногу, подошел к окну.

Ленин с удивлением обратил внимание на стариковскую походку и осанку еще молодого человека…

– Ну что ж, Владимир Ильич, – медленно произнес монарх, глядя в окно, – я не буду разубеждать вас в том, что ваши мечты беспочвенны и с ликвидацией самодержавия и буржуазии никуда не денутся зависть и жадность, трусость и гордыня… К сожалению, они, так же как и счастье, равномерно размазаны по сословиям и нациям, классам и организациям, богатым и бедным. Марксистская теория упирается в этот факт как в стену, заменяя благими пожеланиями твердый расчет и научное обоснование. А я не имею права пользоваться в политике таким инструментом. Эта роскошь ведет к слишком большим жертвам и жестоким разочарованиям…

– Но чего же вы тогда ждете от меня? – почти вскричал Ленин.

– Я жду от вас теорию, твердо стоящую обеими ногами на земле, а не витающую в облаках мечтаний о человеке будущего, который возникнет в результате смены форм собственности! России требуется революционная теория, способная не только продекларировать, но и обеспечить на практике реализацию принципа «от каждого по способности, каждому по труду», идеология, предусматривающая доместикацию бюрократии, ибо она способна приватизировать, извратить и опошлить любые, самые светлые беспорочные идеи. Ваша партия еще не ощутила запаха власти, а партийные чиновники уже оптом и в розницу продают саму идею, вас и друг друга, причем совсем недорого. А что будет, когда они займут государственные посты? Да у вас патронов не хватит расстреливать единомышленников, превращающихся на ваших глазах во врагов народа!

Ленин буквально сорвался с кресла, быстрым шагом дошел до императора и долго смотрел в его глаза, пылающие словно мартен.

– А я даже не подозревал, что так могут досадить профессиональные столоначальники, если вы их узрели даже в подпольных организациях… Как профессиональный революционер я не могу, не имею права вам верить, но отрицать вашу правоту в организационных вопросах глупо… Да, марксизм – крайне молодая, еще не устоявшаяся теория со множеством белых пятен, и работы тут непочатый край. Обещаю, я займусь этим вопросом немедленно, но что касается финансистов в качестве первичной цели революции, мне кажется, в вас просто говорит некоторая зависть к их свободе и могуществу.

– Можете считать и так, – погасив огонь в глазах, в обычной спокойной манере усмехнулся император. – Поэт Генрих Гейне был хорошо знаком с Ротшильдами, он так описывал одного из членов этой семьи: «Я предпочитаю встречаться с бароном у него в конторе, чтобы наблюдать, как люди… пресмыкаются перед ним. Здесь вы увидите такие изгибы позвоночника, которые трудно повторить даже самому умелому акробату. Мне доводилось быть свидетелем того, как, подходя к барону, человек судорожно складывается вдвое, словно прикоснувшись к вольтовой батарее…» Так что вы правы, их