— Мне плевать, ведь дальше Божьего порога все равно не пошлют, — как-то нервно усмехнулся Федор.

— Дурак! — стукнул кулаком по столу воевода. — Перед Божьим судом из тебя всю душу вытрясут…

— Так вели казнить! — сжал зубы Опарин. — Но знай, я смерти не боюсь!

Его слова не на шутку разозлили воеводу.

— Рад бы казнить, да не могу! — горячо воскликнул он. — С такими, как ты, Москва разбирается…

— Тогда заточай меня в железо и отправляй куда след! — потерял терпение Федор.

Толбузин нахмурился.

— Не торопись — всему свое черед! — молвил он. — Вначале я допрос тебе устрою. Вдруг тебя оговорили?.. Хотя нет, ты сам признал свою вину… Значит, так и объявим всем, что преступника нашли…

Он умолк, и в избе стало тихо. Слышался шорох мышей.

— Ты не сердись, воевода, давай лучше поговорим, — неожиданно предложил Федор. — Когда ж это было! Сейчас другие времена…

Толбузин покачал головой.

— Нет, брат, таким, как ты, сказано устраивать вечный сыск. До конца жизни ты у нас будешь именоваться вором и преступником. Понял меня? — резко спросил он казака.

— Пугать меня нечего! — не сдержался вдруг Федор. — Если хочешь знать, я давно искупил свою вину перед царем. Жизни своей не жалел, защищая от врага поганого нашу Русь-матушку, а ты… — Опарин отчаянно махнул рукой.

— Знаю, наслышан, но не подчиниться царскому указу не могу, — сказал воевода.

— Значит, в стольный град, к этим живодерам из Тайного приказа отправишь?.. — глухо произнес Опарин. — Что ж, воля твоя!

— Ты чего хотел? — мрачно проговорил Толбузин. — Не надо было с преступниками якшаться…

Глаза казака вдруг наполнились какой-то неведомой грустью.

— Эх, Ляксей Ларионыч, Ляксей Ларионыч! Да много ли ты знаешь про жизнь? — махнул он рукой. — Ладно, в Москву так в Москву… — неожиданно проговорил Опарин. — Только есть ли в этом нужда?

— Что, испугался? — усмехнулся воевода.

— Да нет… У тебя ж сейчас каждый ратник на счету, а ты… Боишься, что сбегу? — спросил Федор. — Так ведь стар я для беготни по лесам-то, а вот в ратном деле еще сгожусь…

Толбузин призадумался.

— Ладно, ты пока иди, а я решу, как с тобой поступить, — сказал мужчина.

4

С тяжелым сердцем выходил Федор от воеводы. «Кто ж шепнул ему на меня? — терялся он в догадках. — Черниговский? Так не мог он… Не тот человек, чтоб своих выдавать. Наталья?.. Нет, та, даже страшно обидевшись, не станет так погано ему мстить. Ефимка?.. Слово ему давал, что не будет больше строить козни, но можно ли верить подлецу?.. Хотел сначала допрос ему учинить, а потом передумал. Ладно, мол, разберемся. Как бы мышь не пряталась, все одно коту в лапы попадет»…

Ночью за Федором пришли сподручники воеводы и увели его в темницу.

— Ты там молись, Феденька, — сказала ему вслед Наталья. — Больше молись… Глядишь, и простит тебя Бог.

«Бог-то, может, и простит, но только не царь и не его бояре… — подумал Федор. — Чиновники слишком злые, а ведь на них больше грехов, чем на мне. Кто на Руси первые воры? Они! Меня еще спрашивают, зачем я к Разину подался. Потому и подался, что не мог больше смотреть на то, как власть московская все грешит и грешит. Стал с гадов шкуры спускать»…

О взятии Федора Опарина в плен Петр узнал в тот же день и пришел в ярость. Что ж они делают, собаки! Самого прославленного казака сажать в тюрьму? Нет, не дам родному батьке сгнить заживо!

Выпив стакан азиатской водки, он помчался к воеводе.

— Чего ж ты творишь, дядя?! — ворвавшись в приказную избу, где в это время Толбузин принимал тунгусских князей, зарычал он. — Тотчас вели выпустить моего родителя! Или я за себя не ручаюсь…

Воевода не ожидал такого поворота событий, поэтому вначале растерялся, увидев сумасшедшие глаза молодого казака.

— Да ты не кипятись, парень, — притворно ласково произнес он. — Переговорю с людьми, а потом и тебя выслушаю. Ты пока иди, займись делом. Нечего тут торчать… Не бойся, ничего с твоим отцом не станется…

Петра уже не остановить.

— Говорю тебе, выпусти родителя! — стал наступать он на воеводу. — А не то… — Петр сжал рукоять клинка. — Не посмотрю, что ты сын боярский!..

Толбузин побагровел.

— Да ты пьян, сучий выродок! — вскричал он. — Не слыхал про мой приказ?

— Ты вообще о чем, барин? — не понял парень.

Я запретил всем жителям в будни лениться и пить горькую. Пошел вон, собака, пока я не позвал своих людей! — указал воевода Петру на дверь.

— И не подумаю! — уперся тот. — Пока не выпустишь тятеньку — не уйду.

— Ах, так!.. — Толбузин бросился к двери. — Эй, кто там? Быстро сюда! — толкнув ее ногой, закричал он.

Тут же в избе появились четверо казаков, верных сподручников воеводы, с которыми он прибыл из Нерчинска.

— Ребята, спровадьте-ка соколика из избы! — приказал он им. — Брыкаться будет — бока намните… Разошелся, гад!

Казаки бросились выполнять приказ Толбузина, но не тут-то было. Первым же ударом Петр уложил на пол одного из них, затем второго, а вот с двумя другими, рослыми сильными казаками, пришлось повозиться, но и их он мог одолеть, если б не толбузинский лакей, предательски ударивший его сзади тяжелой палкой по голове.

— Тащите его в темницу! — велел воевода подчиненным, указывая взглядом на распростертое тело Петра. — Там уже сидит один Опарин, так и и этого туда же. После решу их дальнейшую судьбу. С Федором у нас особый разговор. В Москву его отправлю, в Тайный приказ. Пусть там решат, что с ним делать… — Алексей Толбузин перевел дыхание. — Говорят, кроме него, тут еще государственные преступники имеются. С ними, придет час, я тоже разберусь…

Когда Федор увидел сына, удивился.

— Тебя-то за что, сынок? — спросил он.

Тот, прежде чем ответить, вытер рукавом кафтана залитое кровью лицо и огляделся. Здесь все ему было знакомо. Уходящие глубоко вниз прокопченные дымом арестантских костерков бревенчатые стены, низкий заплесневевший скат с лазом, висевший над пахнущим сыростью и гнилью холодным узким пространством… Сумеречное безмолвие, в котором притаилась вечная беда…

— Пришел к воеводе за тебя просить, так тот своих псов на меня натравил, — подстелив под задницу соломки и усевшись рядом с отцом на земляной пол, проговорил Петр. — У, злыдень! Ничего, я ему это припомню…

— Брось! — попытался его унять Федор.

— Чего ты говоришь, батя? — с удивлением посмотрел на казака казачий сын. — Разве можно ему простить такое? Не он нас в темницу бросил?

Федор покачал головой.

— Ляксей Ларионыч ни в чем не виноват, — произнес он. — Если заслужили — надо терпеть.