Достоевский остановился передо мною, резко развел руками и сказал:

— Ни одной строчки!

Это меня поразило.

— Понимаете теперь, отчего я пропадаю? — спросил он желчно.

— Но как же быть? Ведь надобно что-нибудь делать! — заметил я.

— А что же делать, когда остается один месяц до срока. Летом для „Русского вестника“ писал „Преступление и наказание“ да написанное должен был переделывать, а теперь уж поздно: в четыре недели десяти больших листов не одолеешь».

В истории этого романа есть, конечно, особая черта — это диктовка стенографистке (женитьба как бонус вовсе не так интересна — много кто женится на своих секретаршах, куда интереснее обстоятельства): «…Было 4-е октября, а я ещё не успел начать. Милюков посоветовал мне взять стенографа, чтоб диктовать роман, что ускорило бы вчетверо дело, Ольхин, профессор стенографии, прислал мне лучшую свою ученицу, с которой я и уговорился.

С 4-го же октября и начали. Стенографка моя, Анна Григорьевна Сниткина, была молодая и довольно пригожая девушка, 20 лет, хорошего семейства, превосходно кончившая гимназический курс, с чрезвычайно добрым и ясным характером. Работа у нас пошла превосходно. 28 ноября роман „Игрок“ (теперь уже напечатан) был кончен, в 24 дня…»[195]

Итак, 4 октября 1866 Анна Григорьевна явилась на углу Малой Мещанской и Столярного переулка, и работа пошла так: писатель, сверяясь с черновыми набросками, сделанными накануне, диктовал с 12 до 16, а потом стенографистка уходила домой, расшифровывала свои знаки, а потом переписывала текст.

29 октября у них была последняя диктовка, 30-го октября — беловая рукопись (такое впечатление, что Достоевский в последний момент и там что-то поправил), а 31-го октября вечером Достоевский сдал под расписку приставу той полицейской части, где проживал Стелловский, свой роман «Рулеттенбург». Приставу, как известно, оттого, что Стелловский отсутствовал — как говорят, нарочно.

«…При конце романа я заметил, что стенографка моя меня искренно любит, хотя никогда не говорила мне об этом ни слова, а мне она всё больше и больше нравилась. Так как со смерти брата мне ужасно скучно и тяжело жить, то я и предложил ей за меня выйти. Она согласилась, и вот мы обвенчаны. Разница в летах ужасная (20 и 44), но я всё более и более убеждаюсь, что она будет счастлива. Сердце у ней есть, и любить она умеет…»[196]

Другое дело, что «Рулеттенбург», тут же превратившийся в «Игрока» по требованию издателя, не самый яркий из романов Достоевского. Нет, по нему ставили и оперы (не по каждому роману композитор Прокофьев написал бы оперу), был и балет, и несколько экранизаций, и везде в тексте чувствуется если не рука Достоевского, то его диктовка. Более того, как начнёт кто писать на скорость, так сразу получается больше про себя, а не про вымышленные конструкции. И хоть Достоевский задумал сюжет «про заграничного русского» ещё года за три до этой истории, но чувствуется, что тут рвутся наружу невыдуманные чувства, а личные.

Но и в последующие годы писали быстро.

Платонов создал «Сокровенного человека», размером в три листа, за месяц, а за две недели сочинил полуторалистовой «Город градов». Полтора месяца Пушкин просидел в Болдино, когда написал ворох знаменитых текстов — правда он много что там заканчивал, а не писал с начала до конца. «Граф Нулин» был написан за два утра.

Сейчас редко пишут от руки, и всё реже от руки правят.

Уже канули куда-то пишущие машинки (по легенде, первым из писателей, ими стал пользоваться Марк Твен), открыть полдюжины текстов на экране теперь неудивительно.

Если бы Лев Толстой получил в распоряжение приличный компьютер и обрёл навык редактирования, то неизвестно, как сложилась бы его семейная жизнь.

Письмо, сам процесс приставления слов к словам, стал стремительным. Чем больше ты напишешь, тем лучше оденешься. Роман, второй, третий — нет, писать по роману в месяц в течение нескольких лет ещё никому не удавалось, а известные случаи этой быстроты навевают мысль о бригадном подряде. Техника ушла далеко от стенографии, забыты пишущие машинки, можно работать одновременно с полдюжиной текстов на экране. Можно сравнить варианты и найти ошибки за то время, которое раньше тратилось на вызов литературного секретаря колокольчиком.

Запись идёт практически со скоростью сочинения. Скоро программисты получше отладят распознавание голоса, и некто, находясь в спешке и стеснённых обстоятельствах, просто станет говорить в крохотный микрофон, не останавливая ходьбы на тренажёре фитнес-клуба. Ну, разве запыхается немного.

Беда в том, что весь этот фейерверк технического прогресса произошёл в тот момент, когда литературу стали теснить другие искусства. Что теперь хвастаться беговыми кроссовками перед настоящим гонцом-марафонцем, что добежал до Афин? Время другое.

Я как-то и сам сочинил роман на скорость. Это было коммерческое предложение — не такое рисковое, как у Достоевского, но всё же. Нужно было это сделать за месяц, опаздывал не я, а издательский проект. Как раз на дворе стоял октябрь, и, опыт показал, что всё возможно. Правда, теперь от сочинителя требовался вдвое больший объём, но и это не беда.

Это оказался весёлый месяц — я писал и веселился, чуть даже не заплакал. В текст валились образы детства, прочитанные книги, сюжеты Борхеса, и всё то, что я помнил из прошлых жизней. При этом я всегда с недоверием относился к тем писателям, что удалялись из города в дома творчества, чтобы создать что-то великое. У меня было подозрение, что они уезжали туда отдохнуть от семейного чада, встретиться с молодыми прелестницами или просто погулять на воздухе. Ты вот напиши роман за месяц по ночам, а по утрам води сына в детский сад.

А потом, прежде чем заснуть, смотри в окно на медленно и неохотно светлеющий мир.

Затем посмотри на свои брюки.

И снова посмотри на этот вечный и равнодушный мир, прекрасный под саваном первого снега.

26.12.2016

2017

​Ученье — свет (об обучении в литературе)

Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!»

Чехов А. Правила для начинающих авторов[197].

Сеть, которая, как известно, многим замещает телевидение, и вообще служит барометром и термометром жизни, стала всё чаще подсовывать мне рекламу литературных курсов. Причём расценки, что называется, доставляют. Это десятки тысяч рублей, а то и сотни. За полный курс сценарного