Извозчик сплюнул. И отвернулся.

Не его дело… а его — до конюшен добраться, коняшку обиходить, экипаж почистить. После же и в трактир заглянуть можно, принять рюмашечку нервов успокоения ради, там и домой…

Он цокнул, тронул вожжи, и лошадка — вот не человек, а в голове мозгов всяко больше, нежели у бабы шальной, — потрусила знакомой дорогой. Однако тут же была остановлена крепкой мужской рукой.

— Чего?! — Извозчик, человек бывалый, мигом вытащил из-под седушки прута железного, каковой возил с собою для вразумления всякого заезжего, а потому дикого, не знакомого со столичными порядками элемента.

Однако человек в кожанке покачал головой, а из-за широкой его спины выступил господин солидного виду.

— Тайная канцелярия, — сказал он и бляху извозчику под нос сунул. — Вы барышню подвозили?

Извозчик кивнул.

И прут выронил.

Эк угораздило… а ведь чуял всем нутром своим, что неладно с этою девкой… вот ведь… говорил отец, что все беды от баб.

— И где высадили? — ласково-ласково поинтересовался господин.

— Т-там…

— А куда пошла, видели?

Извозчик кивнул.

— В… ф… парк…

— В парк… интересненько… да отпусти ты его уже. Благодарю за службу! — Господин погладил лошадку. — Забудь, что видел… н-но, пошла… а вы чего стали? Идите… и осторожней там… не спугните раньше времени.

Господин поправил фетровую шляпу, которая норовила съехать набок — уж больно покатой была голова оного господина — и тем самым изрядно убавляла солидности облику.

Меж тем девица, и не подозревая, верно, об этакой увлеченности ее особою Тайной канцелярией, неторопливой походкой прогуливалась по узенькой парковой дорожке. В правой руке девица держала кружевной зонтик, в левой — отделанный плюшевыми розами ридикюль.

У фонтана она остановилась, сунула ридикюль под мышку, а зонтик — меж ног, чему несколько воспрепятствовали пышные юбки. Из декольте, несколько чересчур уж откровенного, девица извлекла серебряный брегет…

— Пороть тебя некому, — раздался ласковый голос, от которого меж тем девица подпрыгнула, выронила и ридикюль, и зонт, и брегет. — Больных людей от процессу отрываешь.

— К-какого? — с легкой запинкой произнесла она голоском писклявым. И вуаль поправила.

— Боления. — Евстафий Елисеевич бочком выполз к фонтану. — А за между прочим, ежели верить ведьмакам, то процесс сей крайне ответственный и требует полнейшей сосредоточенности!

Он поднял палец, ткнув им в обвислое брюхо луны.

— В-вы…

— Я. — Евстафий Елисеевич ступал осторожно, придерживая живот обеими руками. Оно, конечно, он мечтал выбраться из больничной палаты, но не таким же ж образом!

Тайно… мало что побегом… да еще в платье этаком, в котором честному человеку на глаза иных честных людей и показаться-то срамно. Платье было больничным, в ту самую узенькую полоску, навевавшую печальные мысли о каторге и каторжанах. И главное, что из обуви — тапочки, принесенные любезной супругой после долгих уговоров. Тоже в полосочку, но бело-розовую…

— А… а что вы тут делаете?

— Тебя караулю. — Евстафий Елисеевич поманил Гавриила пальцем. — Ходь сюда, паршивец инициативный…

— Я…

— Ты… — Он извернулся и уцепился за юбку, густенько расшитую хризантемами. — Ходь, кому сказал, а то… вот что это такое?

Воеводин палец ткнулся в грудь, что нагло выпирала из декольте.

— П-прелести Аф… Афродиты…

— Вижу, что не твои. — Прелести упомянутые Евстафий Елисеевич потрогать все ж не решился. Оно, конечно, может, и Афродиты, да, не приведите боги, обвинят опосля в разврате… или еще в какой пакости.

Дануточка не простит.

— Взял где?

Гавриил покраснел, радуясь, что густая вуалетка скрывает сей неприглядный факт, ибо не пристало людям героического склада характера краснеть и вовсе стыд испытывать.

— Эржбета… сказала… купила по случаю… авось пригодится…

Прелести сии, отлитые, ежели верить прокламации, из каучука высшего класса, были зашиты в телесного колера чехлы и на ощупь напоминали подошву. Но без них платье не садилось.

Оно и так не садилось, Эржбета полдня потратила, в боках расставляя…

— Авось и пригодилось, — тяжко вздохнул Евстафий Елисеевич, а после ухватил за ухо. — Я тебе что сказал, ирод малолетний? Никакой самодеятельности!

Пальцы у познаньского воеводы были что клещи, не вывернешься.

— А ты чего учиняешь? Пошто людей из Тайной канцелярии забидел? Они ж мне теперича всю душу вымут!

— Я… н-не хотел…

Вот и все.

Тайная канцелярия… и ежели Евстафий Елисеевич тут, то и они недалече…

— Не хотел он… вечно вы все нехотя да нечаянно… хоть бы раз чего нового выдумали. — Евстафий Елисеевич ухо выпустил и вуалетку поправил. С нею, надо заметить, ладно придумали, небось лицо у Гавриила не девичье, этаким волкодлака не проведешь. А за вуалеткою поди разбери, кто там. — Вот сам опосля изложишь, как именно ты не хотел и что там за недопонимание у вас нечаянно получилось.

— Н-недопонимание?

— Шляпку поправь… и осанка, Гаврюша! Осанку держи, а то ссутулилася, аж смотреть больно.

За осанку Эржбета тоже пеняла.

Корсетом грозилась.

Только от корсета Гавриил отказался, поелику, может, осанку он держать и не приучен, но корсет всяко движения стеснит. А ему свобода нужна.

— И конечно, недопонимание… им поступил сигнал, который оне обязаны были проверить. Ты же, будучи актором молодым… да на задании… с четкими инструкциями принял ошибочное решение.

— Ак…актором?

— Младшим, — мстительно уточнил Евстафий Елисеевич. — А задание провалишь, и вовсе уволю.

Младшим актором… он просто не знает…

— Иди… прелести свои поправь только, а то набок сбились.

— Это не мои. Афродиты.

Евстафий Елисеевич молча прелести поправил. И рюшечки на воротничке разгладил, сказал ласково:

— Иди, Гаврюша… а о прочем мы после поговорим… главное, аккуратней там.

И зонтик протянул.

Оно и правильно, приличной барышне без зонтика никуда.

Стоило Гавриилу скрыться за поворотом, как к фонтану вышел господин в фетровой шляпе.

— Значит, младший актор? — поинтересовался он и, не дожидаясь приглашения, на лавочку присел. — Смелый вы человек, Евстафий Елисеевич… не боитесь?

Господин вытащил из кармана бонбоньерку.

— Бросьте, хороший парень…