успокойся. Все позади, милая. Все позади. Ты же знаешь, что я теперь никому не дам тебя в обиду. Не убивайся так из-за этого ублюдка. Юлька. Я тебе запрещаю плакать, поняла меня?

— Они думали у меня три миллиона, Захар. Понимаешь? Думали…

Я обнял Юльку, пытаясь отдать ей свое тепло.

Я понимал, о чем она говорит. Ведь за триста тысяч ни Градов, ни Гриньковский не охотились бы за Юлькой. Они придумали то, чего нет на самом деле и разрушили наши жизни. Повезло дяде, что он уже на том свете, и очень надеюсь, что в аду.

— Я люблю тебя, девочка. Жди меня в машине, — я вложил ей в руку ключ, и поцеловав в губы пошел в ангар.

Нужно поскорее с Виктором расправиться, чтобы никогда больше не возвращаться к этому. Хочу быть рядом с семьей, а не с этой гнидой. Слишком много внимания ему.

Захлопнул железную дверь, и подойдя к ушлепку, с размаха мазал ему по челюсти. По*уй, что с ним будет. Теперь меня это не волнует.

— Теперь, падла, ты будешь жить так же, как Юлька, только в разы хуже.

Он что-то промычал, а я кивнул ребятам чтобы подкатили к Гриничу его сюрприз. Я приготовил для него особенный подарок. На который он заслужил.

Мужики подкатили деревянную дробилку, которая Витьке покажется раем по сравнению с другими пытками, которые я мог приготовить. Но понял, что его смерть могла быть скорой и бессмысленной. А тут, можно даже полюбоваться, как он мучается.

Носком ботинка пнул его в плечо, заставляя перевернуться на спину.

Гринич снова промычал, и посмотрел на меня сквозь заплывшие глаза.

Моя девочка постаралась. Надо бы руки ей обработать.

— Радуешься, тфу… — он сплюнул и оскалился, демонстрируя перепачканные в кровь зубы, — смотришь на мое поражение. Тварь твоя… кхм-кхм, — я с ноги двинул ему по ребрам за слова, адресованные моей жене.

— Не в твоем положении раскрывать свой поганый рот. Ты гнида, конченая мразь, которая посмела тронуть то, что для меня свято. А теперь представь, каково нам было всем троим хреново эти годы, так тебе будет в три раза хуже.

— Мне уже похер, Сарбаев… я сдохну, а вам со всем этим жить.

— Ты даже не представляешь, как я буду радоваться, зная, что перед смертью ты будешь мучаться. Или ты думаешь, я тебя так просто убью? Нет, Гриня… нет.

Перевел взгляд на мужиков и кивнул.

Пусть приступают.

Сам расположился на стуле, и подкурив сигарету с удовольствием наблюдал за мучениями Гринича. Ни капли не трогали его крики.

Мужики подкатили ближе сооружение, подобное тому, что применяли в средневековье. Витька начал орать, когда его переложили на деревянный настил, а одну ногу сунули в отверстие между огромных деревянных зубил.

Снова затянулся и ухмыльнулся, когда Костя резко опустил верхнюю часть зубил. Кажется, дробилкой называют это сооружение. Вот и Гринич заорал после того, как его колено полностью было раздроблено.

Никакой жалости. Сплошное удовольствие.

Костя поднял верхнюю часть, и резко опустил на ногу ублюдка. Раздался хруст и дикий ор, приносящий радость моей душе.

Возможно, сейчас я выглядел слишком жестоким, но угрызений совести не испытывал. Кто-то бы сказал, что месть — это плохо, и на это мне тоже плевать. Я кайфую что могу наблюдать за страданиями Гринича. Это еще мало за все годы, что он отнял у нас с Юлькой. И за сына я придумал отдельный бонус.

Костян сунул левую ногу подонка, при этом оставив на месте праву. Если, конечно, ее еще не оторвало.

— Пусти, Сарбаев, — промычал Гринич, а я сделал вид, что не услышал его.

На ноги снова опустилась дробилка, вырывая из пасти Гринича очередной вопль, дикий, отчаянный, на последнем издыхании.

— Кость, закончишь здесь, дальше по плану. Пусть эта гнида сдохнет, проведя свои последние дни овощем в четырех стенах.

— Забетонировать? — уточнил Димон, подойдя ко мне.

Я выбросил окурок и едва заметно покачал головой.

— Нет, Костя тебе все расскажет.

Я подошел к Гриньковскому и похлопал по мокрой щеке.

Ничего не екнуло.

— Ну, бывай, падла. Доживай свои дни, как сможешь.

Развернувшись, я вышел из ангара, и запрокинув голову посмотрел в звездное небо. Быстро вечер наступил. Как и облегчение… мгновенное. Ни капли жалости, или сожаление. Только радость за то, что моя Юлька рядом, жива и здорова. Вся моя семья теперь в безопасности. Я отомстил за них, за своих родных. За каждый день страданий. За каждую слезу всех тех, кого я так сильно люблю.

Достал из кармана телефон. Отыскал нужный номер и услышал хриплый голос друга:

— Добрый вечер, Грозный.

— Вольт, благодарен тебе за помощь.

— Насладился? — хмыкнул он, а я услышал возле него девичий возглас. — Малыха, не брыкайся, ты мне ночку задолжала.

— Насладился. Прекрасная штука для таких у*бков, как Гринич.

— Я рад, брат. Дробилка уже человек пять удовлетворила.

Я хмыкнул, и достав сигарету, закурил. Вольт не мог жить без пошлых шуток.

— А ты я так понимаю уже на свободе.

— На свободе, да малыха? Вот пришел строптивую свою завоевывать. Так что, брат, давай, на созвоне.

— Удачи!

Сбросив вызов, я сделал несколько глубоких затяжек, и бросил окурок, потушив его ботинком.

Моя кроха уснула в машине. Столько нервов, столько боли выпало на ее судьбу. Я готов еще сотни раз пытать Гринича, только бы больше никогда не видеть слез своей жены.

Усевшись в авто, постарался тихо прикрыть двери, но все равно разбудил Юльку.

— Захар? Мы уже дома?

— Сейчас поедем, — взял ее руки в свои, и осмотрел на предмет царапин и ушибов.

— Я обработала. Взяла у тебя в аптечке спирт, — сообщила она, вызывая на моем лице улыбку. — Захар, а что с ним теперь…

— В больничке полежит. Овощем.

Юлька больше ничего не спрашивала, да я бы и не рассказывал. Главное, она знает, что теперь ей бояться нечего. Теперь все будет иначе.

— Я так тебя люблю, Юльк. До сих пор поверить не могу, что ты рядом.

— И я тебя люблю, Захар. Спасибо за что всегда верил и ждал.

— Неа, спасибо мало.

— Чего-чего? — улыбнулась она, а я приблизился к ней и прошептал прямо в губы:

— Ребенка хочу. Дочку. Чтобы как ты, нежная и хрупкая. А мы с Гордеем будем защищать вас.

— А если снова будет мальчик? — нахмурилась она, а я поспешил успокоить:

— Тогда мы тремя мужиками буем ждать девочку.

— Я согласна, Захарушка. Только поехали домой?

— Не сегодня, — и я тронул машину в сторону города, собираясь завезти жену туда, где нам никто