В холмах то тут, то там попадались небольшие скопления ветроуловителей – при всем своем величии эти парусиновые конструкты заметно уступали размерами авильским, да и разбросаны были шире. Ветры здесь не отличались такой силой и постоянством.

Когда впереди показался выгнутый плавник башни, «Королевская пика» начала раскраиваться, перестраиваясь в шестигранный корпус из разрозненных туго натянутых полос в обрамлении ловящих ветер парусов.

Пришвартовав корабль у широкого причала, Изем закутал Никодимуса в зеленую мантию и повел по веренице узких трапов и мостиков в небольшую комнату с двумя койками и занавешенным окном, за которым золотилось утреннее солнце. Там капитан оставил его одного – с наказом никуда не уходить.

Никодимус улегся на кровать и попытался собраться с мыслями. Пилоты доставят его обратно в Авил, а там они с Шенноном вместе решат, покушаться еще раз на изумруд или отступить, затаиться и ждать, где объявится Тайфон, чтобы продолжить борьбу на новом месте. Никодимус поежился, вспомнив Джеймса Берра. Пролетая над долиной Зеленоводного, он видел несколько обглоданных ликантропских тел, но Берра и след простыл.

Видимо, сбежал назад в саванну.

Снаружи донесся вой океанского ветра и визгливая перебранка чаек. Где-то рядом, наверное, в соседней комнате, открылась и закрылась дверь. Скрипнула кровать. Ветер завыл сильнее.

Еще через пару минут, предварив свое появление коротким стуком, вошел Сайрус с тарелкой еды. Только теперь Никодимус почувствовал, насколько проголодался. Поблагодарив иерофанта, он принялся уплетать за обе щеки хрустящую жареную рыбу и пряную чечевицу.

Сайрус, присев на вторую кровать, размотал тюрбан, а потом, когда Никодимус доел, опустил и вуаль.

– Я тебя сдал.

Никодимус заморгал в недоумении.

– Я сдал тебя авильскому ветряному маршалу, чтобы нам предоставили «Королевскую пику» для погони за Скитальцем. Надеялся, что ты сможешь вернуть Франческе память и слух. – Он помолчал. – Понимаешь, зачем я это сделал?

– Да.

– Гордиться тут нечем, но я без колебаний поступил бы так снова.

Никодимус промолчал.

– Я говорил с Иземом. Пятого члена команды мы оставляем здесь и вдвоем с капитаном поведем корабль на Луррикару, а оттуда в Авил. Я высажу тебя в Холодном Шлюзе, оттуда будет сподручнее вернуться в лагерь. Маршалу доложим, что под Даром ты заразил кусок «Пики» ошибками и сбежал. Если тебя угораздит попасться дозорным, держись этой версии, иначе меня сбросят из-под облаков без единого клочка ткани за измену.

Никодимус кивнул.

– Франческа хочет отправиться с тобой, – разомкнув плотно сжатые губы, проговорил Сайрус.

Никодимус постарался сохранить бесстрастное выражение.

– Помоги мне убедить ее, что слух вернется.

– Что?

– Эта внезапная глухота ее убивает. Ты должен подтвердить, что все наладится.

У Никодимуса внутри все закипело от негодования.

– Откуда ты знаешь, что мы вернем ей слух?

– Она должна надеяться. Нельзя отнимать у нее надежду.

Никодимус сжал кулаки. Его самого все детство пичкали уверениями, что он перерастет или преодолеет свой недуг.

– Ты ведь сам в этом не уверен. Обнадеживать попусту – жестоко.

– Кому лучше знать, как не тебе! – с жаром воскликнул Сайрус. – Ты живешь надеждой когда-нибудь избавиться от увечья. Как ты можешь отказывать в такой же надежде ей?

Никодимус едва сдержался, чтобы не наорать на иерофанта и не кинуться в драку. Однако сквозь застящую глаза ярость он видел в словах Сайруса зерно истины. Никодимусу надежда служила топливом, дровами, которые он подбрасывал в костер, подогревающий его волю к жизни.

– Я приму любое отношение Франчески к потере своих способностей, – уткнувшись лицом в ладони, наконец произнес он, стараясь сдержаться.

Сайрус умолк надолго.

– Тогда еще одно. Помоги мне убедить Франческу не высаживаться с тобой в Холодном Шлюзе. На корабле ей будет безопаснее.

– Послушает она меня, как же! – фыркнул Никодимус.

– Я скажу ей, что это наше общее мнение.

– Я, может, ее плохо знаю, но уже понял, что переубеждать ее в чем-то бесполезно.

– И все равно, пусть думает, что мы единодушны. Если она все же упрется, за ее жизнь отвечаешь ты.

– По сведениям Дейдре, как раз наоборот, ей придется отвечать за мою.

Сайрус отвернулся к занавешенному окну.

– Я на тебя не в обиде, – явно искренне, хоть и сердито, буркнул иерофант.

– И я на тебя, – как можно спокойнее ответил Никодимус.

– Буду в офицерской – третья дверь по коридору. Стучи, только если сильно понадоблюсь, а так без лишней нужды не выходи. Вылет через два часа.

Он ушел. Никодимус откинулся на кровать и закрыл глаза. Перепалка двух чаек перешла в истошные вопли, потом затихла. Никодимус раздумывал над отношением Сайруса к постигшему Франческу несчастью, и клокотавшая внутри ярость тоже то утихала, то набирала силу. В глубине души он понимал, что отчасти злится и на себя самого. Меньше всего на свете он хотел бы дразнить Франческу ложными надеждами, однако сам почти всю свою сознательную жизнь посвятил попыткам отвоевать изумруд – живя мечтой когда-нибудь преодолеть ущербность и стать полноценным.

Каково было бы лишиться этой заветной мечты? Перед внутренним взором предстала Франческа – даже убитая и раздавленная потерей слуха, она все равно оставалась совершенной и прекрасной. За окном пролетела, словно забирая с собой остатки бурлящего гнева, еще пара горланящих чаек.

А потом Никодимус задремал. Из коридора доносились шаги и гул приглушенных голосов, дробящихся и сливающихся, как часто бывает в полусне. Еще чуть погодя – сколько, неизвестно, и Никодимус не сразу понял, что изменилось, когда сон слетел, – гул перерос в сбивчивое шумное дыхание, перемежающееся короткими стонами. Какой-то иерофантской парочке неймется? Раздраженный Никодимус повернулся набок, натягивая одеяло на голову. И погрузился в сон… потом перевернулся снова… во сне…

Дверь открылась, и он рывком сел. На пороге стояла Франческа – глаза мечут молнии, коса растрепалась, красная стола клирика забилась под воротник.

Повинуясь резкому движению тонкой кисти, в Никодимуса полетели золотистые строки, которые он принялся поспешно переводить, стараясь насажать поменьше ошибок. «Я бы сказала, что у тебя мозгов, как у пьяного головастика, но не хочу незаслуженно оскорблять амфибию. Кто, ради пылающих небес, вы с Сайрусом ТАКИЕ, чтобы мне указывать? Я…»

Бросив читать, Никодимус подождал, пока текст переполнится ошибками и самоуничтожится. «Сайрус утрируит, – написал он в ответ. – Я ни питаю илюзий, будто ты при слушаешься к моему мнению». Пока Франческа читала, Никодимус еще раз скользнул взглядом по растрепанной косе и сбившейся столе – и тут до него дошло. Внутри все сжалось и заледенело, к горлу подступила тошнота.