Катя слушала его и смотрела в окно, на закат над крышами. Никита в такой непривычной роли для себя — надо же…

Это с коньяка опять его повело, или… или устал молчать, настало время выговориться.

— И осталось после смерти отца юное поколение, постсоветское, как сейчас говорят, «нью дженерейшн» — три брата, трое из ларца. Трое из всей знаменитой фамилии. Один… все бы ничего, да не повезло парню — «Не дай мне бог сойти с ума!», так кажется? Итак, остались на свете трое братьев: один псих, другой — гомик, а третий — холодный и расчетливый подонок… — Колосов залпом выпил коньяк. Катя заметила: ему больно, тоже больно об этом говорить — отчего?

Ведь он человек не сентиментальный, жесткий. — Была семья и сплыла, выродилась… — Колосов кашлянул, затем продолжал:

— Для Димки вашего, я думаю, ВСЯ ЭТА ИСТОРИЯ началась с момента, когда стало ясно: отец умирает от рака.

До этого семье и так досталось: деда паралич разбил, Степка заболел трихинеллезом с осложнениями. Пришла беда — отворяй ворота… Врачи давали Владимиру Кирилловичу меньше полугода. А после него должно было остаться ВЕСЬМА КРУПНОЕ НАСЛЕДСТВО.

— Но ведь ОН же долю получал по завещанию, как и братья, одинаковую с ними, неужели ему мало было? — тихо спросил Мещерский.

— Мало? Ему? — Колосов усмехнулся. — Дима из той породы, кому не долю нужно, а все, и немедленно. Он жил в семье, которая никогда ни в чем не нуждалась, у которой всегда было все по любым меркам — и по советским, и по постсоветским. Когда же отец, наплевав на родимую КПСС, перекинулся в бизнес и заделался капиталистом-государственником, семье стало еще лучше, в материальном смысле.

Мы тут с Касьяновым справки навели насчет совокупного имущества их фамилии, достававшегося в наследство братьям Базаровым: проданные «два процента» от «Нефти и газа», несколько приватизированных квартир, и каких! Шестикомнатная квартира деда-режиссера на улице Грановского, квартира Владимира Кирилловича — четырехкомнатная, еще одна четырехкомнатная квартира близнецов, две дачи, земельный участок на Рублевке, недвижимость школы в Отрадном, коллекция картин — Родченко, Кандинский, Рерих, Сомов, Бакст, Добужинский, коллекция фарфора двадцатых годов, коллекция монет…

Там имущества, недвижимости и денег на пять миллионов долларов. И все это по смерти отца и деда по его завещанию должны были поделить между собой братья.

— Но неужели Димке было мало?! — не выдержала и Катя.

— Он хотел все и сразу, повторяю вам. Там, где он трудился, в этой их с отцом фирме «черного золота», там давно уже привыкли оперировать такими суммами, которые для нас звучат как фантастика. Среди сослуживцев Владимира Кирилловича были люди и еще богаче, что им пять миллионов…

Димка привык к мысли о больших деньгах, хотя по меркам своего круга там, в фирме, он имел пока не очень много — всего-то приличную зарплату, громкую фамилию да виды на наследство. Димка не хотел какую-то долю в полтора миллиона, он хотел иметь все пять и сразу, быстро. Потому что это для нас с вами полтора «лимона» баксов — прорва денег, а там, в том кругу, все относительно — там человек, имеющий полтора, это совсем не то, что человек, имеющий пять… Знаете поговорку: по одежке — протягивай ножки. Да и с кем было делиться-то этими пятью «лимонами» ему, Димочке?

С Ванькой, которого, по Димочкиным словам, «все, кому не лень, в зад трахают»? Или с больным Степаном, который сдвинулся на своем выживании пополам с оголтелым экстремизмом, на опытах сыроедения, славянофильстве, плотоядстве и у которого впереди вообще страшно что маячило — может, полный дурдом, клиника?

Дима, ребята, не только жадно любит деньги, знает им счет, умеет пускать их в дело, но, я голову даю на отсечение, он совершенно искренне верит и по сей день, что он лучше братьев мог бы распорядиться всем капиталом семьи. Выгоднее, надежнее. И в этом он прав, так оно на самом деле и есть.

Он из породы людей, для которых НЕВОЗМОЖНОГО НЕТ.

Такие ставят перед собой цель и идут к ней, как танк, давя всех на своем пути. Между Димкой и всем наследством стояло только два человека — два его родных брата. И когда он это понял, он их приговорил. Однако продвигаться к своей цели, как всякий расчетливый и осторожный негодяй, он начал еще загодя, при жизни отца. Ведь насколько безопаснее и выгоднее, когда конкуренты вдруг устраняются вроде бы сами собой, когда цель-то еще и не видна — отец жив…

Однако, должен оговориться, в отношениях его с братьями-конкурентами были некоторые особенности, которые и повлияли на все его поступки. Одного конкурента — младшего брата — он ненавидел, близнецы перенесли на Ивана всю неприязнь, которую питали к своей мачехе. А второго конкурента близнеца-брата, свое второе «я» — Дима ваш… Как ни странно, Степана он по-своему любил и жалел, их связывало слишком многое.

А младшего он приговорил почти сразу, первым. Ванька не желал говорить с нами о семейных делах, сейчас у него от страха язык понемногу развязался. Из его показаний вырисовывается следующая картина: в семье дела шли плохо. Дед доживал последние дни, в апреле отец Владимир Кириллович лег в Центральную клиническую, и врачи сказали братьям: надежды нет, неоперабелен. Впереди — таблетки, потом уколы, боль, потом… одним словом, последняя стадия. И почти сразу, как это стало известно в семье, с машиной Ивана произошел некий несчастный случай — ни с того ни с сего отказали тормоза. Иван сейчас признается: испугался тогда смертельно и сразу же подумал: что-то не так. Друзья машину смотрели, новая, отец подарил, отличная иномарка. А неполадка оказалась странной — деталька одна пропала ни с того ни с сего… Парень он впечатлительный, да к тому же и трус порядочный, однако далеко не дурак. Отцу он о своих подозрениях не сказал — отец был не в том состоянии здоровья, да и отношения у них были плохие, учитывая наклонности Ваньки… Короче, он просто ушел из дома — именно случай с машиной, по его словам, и стал последней каплей, — решил начать жить самостоятельно. Он прямо не говорит, что подозревал близнецов, однако… За руль с тех пор сесть не мог. Говорит: «Мне все время казалось, а вдруг это случится снова, и тогда уж…»

Доказать этот фокус с тормозами сейчас, конечно, уже невозможно. И Дмитрий всегда это знал, не боялся даже упоминать о несчастном случае с младшим братом. Но слова-то Ивана, подозрения, как оказалось, чего-то стоят?

Колосов обвел взглядом свою маленькую аудиторию, ожидая возможных возражений, но Катя и Мещерский мрачно молчали.

— Можно предположить, что дело было именно так, — продолжил Колосов. Но с Ванькой первая его попытка не увенчалась успехом. И тогда Дима перешел к следующему пункту долгосрочного плана. До Ивана он все равно рано или поздно добрался бы. Тот вел шалую жизнь: тусовки, приятели, музыкальные паузы разные… Долго ли получить нож в бок в каком-нибудь содомном уголке? Его ничего не стоило заказать и уголовному отморозку типа нашего Гранта покойника. А милиция списала бы смерть на разборки между ревнивыми гомиками, на месть какой-нибудь очередной брошенной «королевны». Так Дима рассуждал поначалу, я думаю, а потом он решил действовать иначе, но об этом речь еще впереди. А пока, в начале апреля, он приступил к нейтрализации второго конкурента — близнеца. Именно к нейтрализации, а не к ликвидации, не к устранению. Вроде чего бы проще и Степана заказать, нанять какого-нибудь оголтелого, и шлепнут того в подъезде, как это сейчас делают; как Сладких в Раздбльске заказали и прикончили… Да мало, что ли, таких случаев этих самых семейных заказух, когда жена приговаривает мужа, муж — жену, дети родителей?