Шелгунов помолчал.

– Если директор Спейс-института прав, то "Славутич" сейчас находится в минус-вселенной или превратился в элементарную частицу. Но проверить эти гипотезы невозможно.

Джаваир отпустил поискеров и повернулся к главному экрану, который казался черно-звездным провалом в стенах командного зала.

– Холод говорил о какой-то другой возможности исхода броска "Славутича"…

– Я не помню.

– Он не сказал, что это за возможность. Но интуиция мне подсказывает, что именно она и решит проблему.

Алый клубок светила сместился в боковой сектор экрана, и в зале наступила призрачная полутьма, перечеркнутая бисерным сверкающим пунктиром Млечного Пути.

Зубавин устало откинулся в кресле.

Поиск утомлял не столько физически, сколько однообразием впечатлений. Разведкапсулу вели автоматы, программу поиска тоже осуществляли автоматы, но главным центром контроля и анализа данных оставался человек, хотя и соединенный в одно целое с компьютером, позволяющим хозяину реагировать на малейшие изменения среды с такой же скоростью и точностью, как и "неодушевленная кибернетика".

В маленькой ходовой рубке капсулы слышалось только дыхание людей да исполнительные зуммеры автоматов. Двое в рубке были и пилотами, и бортинженерами, и командирами корабля одновременно, но они не дублировали друг друга, а вели поиск параллельно, на разных уровнях. Зубавин - в спейс-диапазоне, его сосед Консовский - в световом и в радиодиапазонах.

В координатное перекрестие локатора вползло светило спектрального класса G-8, последняя надежда их долгого поиска. До него было уже недалеко, около пяти астрономических единиц, и капсула, управляемая координатором крейсера "Витязь", направлялась в тот район системы, где должна была вести поиск самостоятельно.

– Первый, я семнадцатый, выхожу в расчетный квадрат, - сказал Зубавин. Перед его креслом находились гнутые экраны локаторов, виом планетарной связи, настроенный на аварийную волну, окно перископа-дальвизора, но все они больше походили на диски из полированного черного металла, чем на экраны. Лишь один раз за все время включился сигнал предупреждения и один из экранов отразил белый всплеск, но то оказался сгусток пыли и щебня, очевидно, ядро кометы в апоастрии.

– Семнадцатый, "подметайте" систему чище, - раздался в наушниках голос дежурного диспетчера крейсера Стефана Лефски. - Даю на всю работу час пятнадцать.

– Принял, - лаконично ответил Зубавин.

Несколько минут прошли в молчании.

Разведкапсула ощетинилась антеннами приема и локации, сориентировала их таким образом, чтобы захватить только свой квадрат поиска, и превратилась в одно громадное "ухо", главным чувствительным элементом которого были люди.

И вдруг резкий сигнал внимания вырвал Зубавина из "резонансной системы", заставил собрать тело, "разбросанное" в данный момент по колоссальному объему пространства.

– Семнадцатый, срочно возвращаю. Минуту на подготовку.

– В чем дело? - вскинулся Зубавин. - Что случилось?

– Физики высчитали, где находится "Славутич".

– И где же?

– На Земле! Вернее, на орбите вокруг Земли.

– По-моему, раньше ты не был способен на шутки…

– Я не шучу. "Славутич" провалился во времени на двести лет в прошлое, в двадцатый век.

– Чушь какая-то! Почему же история не сохранила этот факт?

Диспетчер не ответил.

За прозрачной стеной силового поля, оградившего "Славутич" от негостеприимного мира, бесновалась гроза. Ветвистые росчерки молний рвали пелену ливня на цветные куски. Корабль, казалось, стоял внутри дымчатого стеклянного пузыря: водяные струи растекались пленкой по всей поверхности силового колпака и создавали иллюзию толщи воды за прозрачной стеной.

Целое полотнище жемчужного огня ударило вдруг в стену поля и стекло жидким сиянием в воду, исхлестанную струями небесной воды. Потом еще несколько ярких желто-голубых клинков вонзилось в поле, слетая к воде жидкими огненными ручьями…

– Красиво, - сказал задумчивый Климов, стоя у главного виома с ворохом разнокалиберных световодов в руках.

– Вода насыщена сернистыми соединениями свинца и кислотами, - отозвался Апхазава от вскрытого автомата. Часть стены командного зала рядом была разобрана и открывала маслянисто поблескивающие пластины из ячеистого металла, усыпанные бисером молектронных схем. - Поэтому цвет разрядов сдвинут в желтую часть спектра, - докончил бортинженер уже из утробы автомата.

– Спасибо, - усмехнулся Климов. - Сернистые соединения свинца - это очень поэтично. Кстати, вы знаете, почему так высок процент соединений и окислов свинца в здешнем воздухе?

– Видимо, предки больше имели дела со свинцом.

– Предки имели колоссальное количество транспортных средств, выхлопные газы которых были насыщены свинцом. Из-за чего в конце двадцатого века подскочил и общий процент вредоносных веществ в атмосфере.

В командном зале крейсера находилось всего несколько человек: Климов, Сонин, Апхазава, работающие у комбайна контроля, Лидия Данич, мать Боримира, и бортинженер-один Малютин. Двое механиков из экипажа помогали Лозински устранять неисправности в автоматическом "скелете" корабля. Еще четверо специалистов скрывались в недрах космолета, медленно восстанавливая разрушенные линии материалоснабжения. Остальные двадцать семь членов экспедиции все еще спали под защитой охранной зоны, с тех пор, как автоматы по тревоге упрятали туда людей от опасных перегрузок.

Малютин уже вторые сутки работал с приемной аппаратурой, пытаясь оживить радиостанцию и разобраться в радиопередачах хозяев полуострова, так недружелюбно принявших "Славутич": уже стало известно, что крейсер приземлился на территории Афганистана, в центре озера Намакзар, хотя компьютер высчитал координаты почему-то с пятидесятипроцентной вероятностью: конфигурация материков и рек его обескуражила.

Из экипажа крейсера Малютин первым уяснил ситуацию и, накопив достаточно информации, решил наконец сделать первое прикидочное обобщение.

– Bce! - сказал он горестно, сбрасывая эмкан связи, и потянулся, разминая затекшие мышцы. - Их язык меня доконал. Жаргон, а не язык! В нем смешались не один, а пять-шесть языков сразу - от персидского до английского. К тому же он так пересыщен согласными, что многие слова человеческое горло просто не в состоянии произносить. Это твердый и властный язык воинов, язык повелительного наклонения. Такого, по-моему, на Земле никогда не существовало.

– Это странно, - подумав, сказал Климов. - Если не сказать больше. Земля ли это? Если нет, придется учить язык.

– Да уж придется. Вот послушайте.

Малютин повернул верньер, и в зал ворвались звуки чужой речи. Несколько минут все в зале вслушивались в нее, пытаясь понять, о чем идет речь. Апхазава сдался первым: