сегодня из Мексики шлю тебе привет с правнучкой Троцкого. Ну мог ли ты это представить раньше? Значит, что-то происходит».

Ночью звонок от Эрнста. Проговорили часа два. Эрнст не мог поверить, что Карякина свободно выпустили. Значит, лед тронулся. Можно собираться в Москву.

Летом 1990 года Неизвестный приехал. Встретились, помнится, на Большой Якиманке. Обнялись, а мне все еще не верилось, что это живой Эрик. Он повел нас к себе в гостиницу «Октябрьская» (теперь «Президент-отель»). Эрнсту не терпелось обсудить дела, хотелось работать. В голове у него, как всегда, проекты, и первое, главное – поставить памятник жертвам сталинского террора. Рассказывает нам о задуманной им давно «Маске скорби». Тут же вспоминает, как увидел весь монумент во сне несколько лет назад, когда проснулся в своей мастерской в Нью-Йорке от проникавшего откуда-то сверху голубого свечения, и сразу подумал: «Надо позвонить Карякину. Он поймет». А у нас в то время не было телефона. Так он и не дозвонился. И вот теперь Эрик сразу берет быка за рога.

– Мне написали ребята из Свердловского общества «Мемориал», Игорь Шварц, знаешь его? Мои земляки просят сделать памятник репрессированным. Я привез эскизные модели.

Оказалось, что Эрнст в апреле 1989 года уже заключил договор на установку мемориала в виде горельефа из гранита высотой пятнадцать метров. Заказчиком выступал Свердловский горисполком. Авторский гонорар в размере семьсот тысяч долларов Неизвестный сразу передал в Фонд сооружения мемориала жертвам репрессий в Свердловске.

– Ну что, новоиспеченный депутат, давай помогай![69]

Карякин к этому времени был не только депутатом, но еще и одним из учредителей общественной организации «Мемориал», возникшей снизу, среди молодых «неформалов» в 1987 году и официально учрежденной в январе 1989 года на конференции, проходившей в доме культуры Московского авиационного института. Ректор его Юрий Рыжов (с 1992 по 1999 год он занимал пост Чрезвычайного и полномочного посла Российской Федерации во Франции), узнав, что Сахаров, Афанасьев, Адамович и другие соучредители вместе со многими энтузиастами Москвы, Питера, регионов ищут, где бы им собраться, гостеприимно предоставил вместительный зал ДК своего института. Всех объединяла одна цель – провести полное расследование политических репрессий в СССР. Ведь говорили о сталинских преступлениях во весь голос, а документальных свидетельств было мало. Архивы КГБ оставались закрытыми.

В 1987 году процесс реабилитации был возобновлен и к 1989 году найдены и преданы гласности места массовых погребений, среди них Куропаты, Левашово, Бутово, Коммунарка. В июле 1988 года специальная комиссия Политбюро ЦК КПСС приняла решение «О сооружении памятника жертвам беззаконий и репрессий». Так что Неизвестный приехал как раз вовремя и сразу стал пробивать официальную стену. Карякин был для него первый помощник.

Юра предложил сделать презентацию проекта Неизвестного «Маска скорби» в «Мемориале», но у мемориальцев еще не было своего помещения. И тогда Алесь Адамович на правах директора Всесоюзного НИИ кинематографии предоставил скульптору актовый зал. Собралось много народу. Неизвестный показал поразивший всех нас проект монумента. На экране появилась огромная маска. Собственно, это было стилизованное лицо человека, из левого глаза которого текли слезы в виде маленьких масок. А вместо правого глаза чернело окно с решеткой. На обратной стороне монумента у его подножия – бронзовая скульптура плачущей женщины, а над ней – распятие, неканоническое. Внутри монумента – как объяснил скульптор – будет расположена настоящая тюремная камера. И каждый, кто преодолеет сто ступенек наверх, окажется в ней один на какое-то время. А потом спустится, минуя распятие, к скорбящей женщине – матери или жене.

Объясняя свой замысел, Неизвестный сказал, что мемориал видится ему прежде всего как память обо всех жертвах утопического сознания, ведь и жертвы, и многие палачи прошли один и тот же путь. Десятки миллионов людей верили в оказавшуюся утопией мечту о социализме, о царстве добра и справедливости, но этот обещанный новый мир оказался несовместим ни с совестью, ни с умом.

Вскоре после этой презентации в Москве Неизвестный улетел в Магадан. А 23 июля 1990 года Магаданский горисполком принял решение о сооружении Мемориала жертвам сталинских репрессий.

«Маски скорби»: замысел и осуществление

По изначальному замыслу Эрнста памятники «Маски скорби» должны были располагаться в трех городах, образуя «Треугольник скорби», незримой линией соединяющий Воркуту, Магадан и Свердловск. Для него очень важно было, чтобы в сознании людей его монумент был связан не только с жертвами сталинских репрессий. Хочу увековечить, – не раз говорил он, – память о жестокости и абсурдности «утопического сознания» или «утопического тоталитаризма».

В Магадане остался работать местный архитектор Камиль Казаев, ставший надежным помощником Эрнста и большим другом Карякина. Он не раз потом приезжал к нам в Переделкино. Строительство монумента начали на сопке «Крутая», где в сталинские времена находилась «транзитка» – перевалочный пункт, откуда заключенных отправляли по разным колымским лагерям. Соорудили постамент из монолитного железобетона, на нем установили памятник высотой восемнадцать с половиной метров, к которому построили лестницу из ста ступеней.

Э. Неизвестный, Ю. Карякин, пресс-секретарь Президента СССР Андрей Грачев, Михаил Горбачев во время встречи в Кремле. 1991. Источник: ITAR-TASS

К июню 1996 года монумент был готов. Открыть его решили 12 июня, в День независимости России. Эрнст прилетел с женой и пригласил нас на открытие.

Из Москвы в Магадан летела большая делегация на двух спецрейсах. На президентском самолете: Сергей Александрович Филатов (он был тогда главой президентской администрации) с женой Галей, сам автор – Эрнст с Аней и мы с Юрой. Остальные начальники и чиновники были без жен. Мне запомнился только Александр Николаевич Яковлев, который почти весь полет говорил о чем-то очень серьезно с Эрнстом, и Сергей Николаевич Красавченко (секретарь Президентского совета), который стал главным распорядителем во время полета.

Много пили, как уж у русских положено. Помнится, в какой-то момент я, боясь за Юру (он уже прошел через три инфаркта и операцию на сердце, а пил наравне со всеми), резко оттолкнула угодливо выдвинутую официантом очередную тележку со спиртным, чуть не разбив бутылки. Ну и конечно, получила от Сергея Красавченко: «Ира, ты не у себя дома».

Врезалась в память такая картина: Аня, чертовски усталая, заснула сидя на боковом откидном диване в общей гостиной, а Эрнст, сильно пьяный, улегся, положив ей голову на колени, и запрокинул руки за голову. Получился крест. «Ну и ну, – почему-то подумалось мне. – Вот тебе, Эрик, и твой любимый символ. Теперь будешь нести свой крест до конца жизни». Так и вышло.

Магадан встретил нас изморозью и холодным ветром. Мое зимнее