у меня есть, было прямо тут. Да и если я уйду, а Ру вернется?

Поэтому я просто сел обратно, стараясь как-то справиться и соединить вместе все эти личности. Получалось у меня плохо. Опять навалилась тяжесть, и тоска снова заныла свою заунывную песню. Я глядел в небо, а небо глядело в меня. Холодное, сияющее, далекое и чертовски равнодушное.

И тут что-то меня потянуло вверх, туда в эту холодную красоту. Я сделал попытку уцепиться за кресло, но это не принесло никакого результата. Я бросил взгляд на свою руку, и похолодел от другого ужаса. Она словно раздвоилась, и вторая была прозрачной. И она все больше и больше отделялась от моей настоящей руки.

Книги и фильмы не раз показывали такое. Словно из тела выбивают душу. Но почувствовать такое самому?! Ну, уж нет! Я этого не хочу! Не желаю! А значит этого и не будет.

Вот только это, похоже, уже не зависело от моей воли, как бы я не сопротивлялся, меня продолжало вытягивать прочь. Нужен был якорь! А Ру рядом нет.

(Молчание нарушило сдавленное шипение, а в мою руку вцепились пальцы Ру, впиваясь острыми ногтями. Я покосился, поймав ее сердитый и одновременно, виноватый взгляд. Больно, между прочим, но я продолжил.)

Я попробовал найти в себе или рядом что-то, что заставило бы меня сопротивляться сильнее. Знакомые, друзья, мои победы, и поражения, мечты и разочарования…. Нет, все не то. Все это не поможет. Я с трудом перевел взгляд на грудь, и увидел как миллиметр за миллиметром, из меня выходит то, что можно было бы назвать душой.

— Нет, — скрипнул я зубами, — не сегодня! Не сейчас!

Вслух я это я сказал или подумал, и сам не знаю. Это было похоже на воронку Кириона, но и отличие было кардинальным. Если там я терял воспоминания, терял себя, то тут я все помнил, но это было столь незначительным и неважным, что просто не имело никакого смыла. И не могло удержать.

Где-то на фоне, тёмными пятнами на голубом, появилось какое-то движение. Кто-то что-то кричал, но я воспринимал это не более чем писк комара.

Мое призрачное тело уже поднималось к окну, едва удерживаемое тонкой нитью, что я каким-то образом сам нарисовал в своем сознании, нежеланием уходить. Но и она уже истончилась, и готова была оборваться в любую секунду.

Ухо услышало тонкий звон, и нить порвана, все осталось в прошлом, и я лечу туда, в это сияющее небо, дарующее покой.

Но! Я врезаюсь в золотую стену, внезапно возникшую передо мной, и отскакиваю. А какая-то серая лента, словно аркан тащить меня обратно в тело. Но разве она в силах удержать дух? Ни за что! И я рвусь из всех сил снова вверх, но меня впечатывает огнем в меня же, и обжигает. И это было чертовски больно! Но я все равно пытаюсь пробиться к небу. Кроме него во мне ничего уже не осталось, да и не хотелось. Злость и ярость всплыли из таких глубин, что бездна по сравнению с ними, не более чем маленькая канавка.

Рвется серая лента, гаснет огонь. И я ликую. Я свободен! Я вырвался! Но, сильный разряд снова впечатывает меня в мое тело.

Я снова могу чувствовать: и злость, и ярость, и ликование, и даже легкий сарказм. Они попеременно мечутся во мне, но откуда? Я же отбрасывал их как уже ненужное? Но они все еще тут, со мной, а значит, я еще жив. А значит нужно бороться, до конца.

Я посмотрел вниз, там меня держали два якоря, слабыми искрами мерцая в голубом океане. Я видел, как от меня к ним тянутся нити, превращаясь во все более и более прочные канаты. Но хватит ли им сил? Хватит ли сил мне?

— Прости, сейчас будет больно, — услышал я, и перед собой увидел два светящихся ока. А дальше пришла боль. Даже не так. БОЛЬ!

Дух рвался наружу, вопил и кричал, но кто-то грубой рукой, словно вколачивая гвозди, прибивал его к моему телу. Я понимал, что если хочу остаться, надо терпеть. Но как это вообще можно вытерпеть? Я горел в огне, замерзал от нестерпимой стужи, тело рвало сотнями осколков стекла, а потом раны засыпало солью, и все это одновременно.

— Я помогу, — раздался шёпот у меня в голове. Я снова посмотрел вниз, и увидел два глаза с вертикальным зрачком. Мрак?!

— Я помогу! — снова долетел шёпот, а на мою руку легла мягкая лапа и боль начала отступать. Словно отливом ее уносило куда-то далеко от меня. А маленький котенок лежал у меня на коленях, глубоко дыша и тихонько вздрагивая. Неужели он принял на себя все, что я терпел? Пусть недолго, но и это время показалось мне вечностью. Неужели я и его не смог защитить? Крылья взметнулись и укрыли нас пологом из стальных перьев.

— Все хорошо! Не плачь, — раздался голос у меня в голове.

Что? Да я и не плачу! Но предательская слеза скатилась по щеке и упала на его блестящую шерсть. Котенок, сделал выдох, и замер.

— За что?! Почему он? Ну, помогите хоть кто-нибудь?! — взмолился я не в силах это принять.

Хотелось выть от горя, от бессилия, от того что я стал этому виной.

— Тише, тише, не стоит себя винить, — передо мной появился образ странно знакомой женщины. Она провела ладонью по шерсти Мрака, и о чудо, он сделал вдох. За это я готов был отдать что угодно.

— Ого, да он тут и не один, — удивилась женщина, а тело котенка под ее рукой раздвоилось, и второй стал превращаться в мальчишку, маленького, но с довольно длинными ушами, — Ну вот, теперь все правильно, — провела она ладонями по макушкам и Мрака и мальчика.

— А ты, Риз, — на моем имени она ухмыльнулась, — береги их теперь, — я только кивнул, не зная, что сказать в ответ, — А да, выползай уже, тебя там уже заждались, — и эта женщина просто исчезла.

— Риз? Риз я тут, — раздался взволнованный, такой родной для меня голос.

***

— Тут я и вернулся, а когда распахнул крылья, увидел твой обалдевший взгляд от такого зрелища, — я смотрел только на нее, а она все еще до боли сжимала мою руку. Но это были такие мелочи, по сравнению с пережитым.

— Вот знаешь? — сдавлено прошептала Ру, но, похоже, других слов она пока подыскать не смогла.

— Да уж, Макс, тебе бы книжки писать, — пробасил гном, — но выдумать такое ты вряд