Мало того. Леса кишели остатками немецких армий. И каково были удивление и радость корреспондентов, когда с поднятыми руками из леса вышли три немца и сдались им в плен!

Командование фронтом, встретившее нас еще на аэродроме, разместило нашу группу в большом сосновом лесу, в уцелевшем доме отдыха. Здесь еще несколько дней назад находились немцы. Всюду валялись бутылки французского коньяка и вин. А лес вокруг был пронизан солнцем, с дерева на дерево прыгали белки, в двух шагах от дома алела земляника, выглядывала из-за листьев черника. Растянувшись на теплом мху в лучах солнца, мы чувствовали себя как на маевке или прогулке в лесу доброго мирного времени. Потом с Владасом Нюнкой{160} мы редактировали воззвания, которые придется издать, как только окажемся на территории Литвы… Работать было трудно — мыслями мы уже были в Вильнюсе, Каунасе… Нелегко было сосредоточиться, хотя я вроде бы привык писать в любом месте — и на железнодорожном вокзале, и в поезде, и в окопе, и в крестьянской избе, где вповалку спят солдаты… Даже шум не мешал мне. А теперь, наверное, мешала непривычная тишина, которую лишь изредка нарушали эскадрильи наших самолетов, летящие на запад… Я вспомнил трагические дни лета 1941 года, когда здесь, в белорусском небе, хозяйничали гитлеровские стервятники… Теперь здесь снова война, но все идет наоборот…

Однажды в лесу, где мы жили, появился Александр Твардовский. Одет он был в поношенную военную форму, которая видела и пыль белорусских дорог, и дым костра. Поэт был в отличном настроении, он много шутил, рассказывал о последних боях в Белоруссии и пророчествовал, что Вильнюс будет освобожден через несколько дней. Просил меня сразу же написать статью о древнем Вильнюсе, — солдатам, которые сражаются за освобождение Вильнюса и Литвы, надо пошире узнать о столице Литвы, о ее истории и культуре. Долго не ожидая, я тут же, в лесу, на пне, написал статью. (Только сейчас, во время работы над этой книгой, я узнал, что статья была напечатана в той же газете Третьего Белорусского фронта «Красноармейская правда», в которой тогда появилась и третья часть «Василия Теркина». По случаю освобождения Вильнюса московская «Правда» наряду с другим материалом опубликовала волнующие стихи Саломеи Нерис «Здравствуй, Вильнюс!».)

Двигаясь дальше на запад по Московско-Минскому шоссе, мы встретили колонны немецких военнопленных. Теперь немцы уже не представляли опасности. Колонны численностью в две-три тысячи сопровождали на восток два красноармейца, вооруженные автоматами, — один впереди, другой сзади. И немцы, оборванные, заросшие щетиной, брели дальше на восток, скорей всего довольные, что им не пришлось умереть за империю кровавого Гитлера…

Немцев вылавливали и в белорусских лесах. Армия ушла на запад, и в плен фашистов брали партизаны — крестьяне, женщины, дети. Немцы сдавались по трое, по десять, по двенадцать, по пятнадцать. Иногда в деревню приходили несколько десятков сразу и просили крестьян взять их в плен.

— Не тот уже фриц, не тот… — качая головами, говорили белорусские крестьяне. — Все их бешенство как рукой сняло. Сперва они нас гоняли и ловили, а теперь любой подпасок каждый день берет в плен по нескольку фрицев.

Чем дальше, тем больше немцев. Необозримые колонны, по восемь в ряд, все идут и идут по пыльному шоссе и другим дорогам Белоруссии на восток. Кто они? Откуда? Где они побывали? Здесь есть всякие — богачи и бедняки, из Берлина, Ганновера, Баварии, из Клайпеды и Тильзита, из Франкфурта и Бремена. Некоторые из них топтали поля всей Европы. Их руки замараны кровью греческих патриотов, югославских женщин и литовских детей. Из-за их жестокости выплакали глаза польские старухи, норвежские дети, они сжигали деревни в Белоруссии и на Украине…

Минск. Огромная, наводящая ужас груда развалин. Вот я снова в Минске, точнее говоря, в разрушенной и сожженной Помпее. Улицы завалены камнем, кое-где торчат уцелевшие стены домов. Редко увидишь жителя, — они перебиты, увезены на германскую каторгу или еще не вернулись из лесов, где целых три года укрывались от нацистских зверств и сражались против оккупантов.

Неподалеку от вокзала возвышается огромное современное здание правительства Белоруссии. В начале войны немцы не разбомбили его и оставили для своих нужд. Отступая, они заминировали здание, но наши саперы успели вовремя.

ЛИТВА!

Литва! Наконец-то граница Литвы под Мядининкай. Рядом с дорогой высятся руины исторического замка — их пощадила война. Зато городок превращен в пепелище. На каждом шагу сожженные немецкие машины, подбитые танки, орудия, груды амуниции. У дорог еще валяются трупы, еще горят дома. Но люди уже возвращаются в родные места и со слезами глядят на разрушенные немцами хутора.

Наши друзья не могут сдержаться, не прокричав трижды звонкое литовское «валио!», когда мы пересекаем границу Литовской республики. Веет запахом родной земли, лесов и озер, нас встречают цветущие луга.

В Вильнюсе еще идут бои, и мы вынуждены ждать в Науёйи Вильня. Городок почти цел, по улицам ходят штатские. Мы заходим в какую-то канцелярию — из столов уже извлечены кипы бумаг. Прошения о выдаче имущества расстрелянных евреев — одежды, мебели. Списки жителей, вывезенных в Германию. Документы в основном на литовском языке… А в стороне Вильнюса изредка раздаются глухие удары — это взрываются бомбы, а может, снаряды. Время от времени вдалеке едва слышно трещит пулемет. В небе появляются и исчезают самолеты, — мы сразу видим, что это наши.

Удивительно яркое лето. Солнце светит щедро, и за городком кое-где уже белеет рожь.

— Эти несколько дней в Науёйи Вильне для меня превратились в вечность, — жалуется Банайтис.

А Цвирка добавляет:

— Пока мы здесь сидим, немцы весь Вильнюс взорвут. Слышите, как грохочет?

И становится не по себе. Поскорее в Вильнюс!

…Наконец-то — Вильнюс! Машина по узким улочкам старого города въезжает в центр, и мы видим величественный символ государственности нашей нации — гору Гедиминаса, где на вершине башни развевается красное знамя, вернувшее Литве свободу.

Здравствуй, светлый замок Гедиминаса!

На улицах Вильнюса под ногами хрустит битое стекло. На центральной улице Гедиминаса торчат сгоревшие